Полдень, XXI век, 2010 № 11

— Еще кое-что. Думаю, надо, чтобы ты знала. Ты как-то спросила, зачем я вышла замуж за Генриха.

— И ты ответила…

— Однажды мы втроем оказались на улице во время оборотней. Я, ты и твой папа. Твой настоящий папа. Они чуть не убили нас. А Генрих — спас. Меня и тебя. Твой папа погиб.

Мамино лицо было застывшим, как гипсовая маска. Инна помолчала. Спросила тихо:

— Ты вышла за него из благодарности?

— Нет.

— Тогда почему…

— Я подумала: никто так не сможет защитить тебя, как Генрих. Я очень боялась за тебя. Особенно после того случая. Очень…

— Мам, послушай… А Генрих, он мог бы тогда спасти нас троих? И моего папу тоже. Мог бы?

Мама не ответила. Вышла и тихонько прикрыла за собой дверь…

* * *

…Мокрые листья скользили под подошвами, расползалась зыбкая дорога из цветных пятен. Призрачная тропа над черной пропастью. Один неверный шаг — и все рассыплется, разлетится бумажными обрывками…

— Глупости, — сказал Генрих, протягивая Инне руку. — Я проведу. Знаешь, Инна, хоть и говорят про равноправие, но только вампиры могут… И пока мы живем в этом мире и в этой стране, мы всегда будем правы.

Его пальцы были прохладными и сухими. Как змеиная кожа.

— Я могу, как ты? — спросила Инна.

— Да, — ответил он.

Кожа, похожая на змеиную. Взгляд с кровавым отблеском. Власть. Какая угодно. Небрежное «кыш» — и стая оборотней пятится, скуля по-щенячьи. Несколько слов — и новый закон уже принимают в парламенте, и миллионы следят за движением твоих губ на телеэкране. Не зыбкая тропа из цветных листьев над пропастью — сама пропасть, гулкая и черная, в которую восходишь бесконечно, поднимаясь выше и выше над жалкими фигурками остальных… И единственная плата — кровь. Чужая, не твоя. Плата за каждый твой шаг. Кровь, дыхание и жизнь — случайных прохожих, знакомых, друзей и любимых… Тех, кто мог бы стать твоими друзьями и любимыми, если бы ты не забыл, что такое любовь…

Инна попятилась. Вытерла ладонь, касавшуюся руки Генриха, о платье…

…Огненно-алый фейерверк взметнулся, заслонил Генриха и рухнул вниз. Ветер кинулся в ноги соскучившимся псом, ткнулся в колени; услужливо подравнял на аллее ковер из разноцветных листьев.

— Привет, — сказал Сережа. Махнул рукой — быстро метнулись ловкие пальцы, ухватили из воздуха кленовый резной лист — ярко-желтый, с изумрудными прожилками.

— Привет, — ответила Инна, принимая подарок.

— Ты бы знала, как это здорово, — Сережа обнял Инну, заглянул в лицо. Его улыбка была милой и веселой, — чуять запахи, вкус. И бежать. Так здорово бежать. Ветер и небо… Побежали?

Они побежали рядом, держась за руки и смеясь. Не по призрачной тропе над пропастью — по яркому веселому ковру из цветных листьев. Тысячи новых оттенков. Как будто мир был черно-белым, как в старинных фильмах, а потом стал цветным. Так красиво. Восхитительно вкусно. Как свежеиспеченный яблочный пирог по сравнению с засохшей коркой хлеба…

Инна запнулась. «Ты оставил меня там, на этой улице. Бросил на забаву оборотням», — она хотела сказать это Сереже, но не смогла отличить его от остальных. Потому что вдруг оказалось, что они бегут в стае — сотни веселых ярко-рыжих лисиц, а впереди — добыча. Уродливые, спотыкающиеся двуногие, сладко пахнущие страхом. И так весело смеяться и глотать этот страх, крики, слезы…

Инна остановилась. Рыжая пушистая шкурка таяла клочьями тумана. Инна поежилась, чувствуя себя голой и замерзшей. Те, двое, за которыми бежала стая, медленно поднимались с земли. Девушка, очень похожая на Инну, и маленький щуплый мужчина со смешными растрепанными волосами.

Инна шагнула к ним. Оглянулась. Стая смотрела на нее требовательно и недоуменно. Мол, ну что же ты? Наша? Или нет? Они еще улыбались — острозубыми ласковыми улыбками, готовыми в любой момент превратиться в хищные оскалы… Где-то там среди них, наверное, был Сережа. Но сейчас его было не узнать… Инна попятилась.

— Идите, — крикнул мужчина. — Я их отвлеку.

Девушка вцепилась в руку Инны, почти повисла на ней. Пожаловалась тихо:

— А я ведь даже не знаю его имени…

Лисицы взвыли, кидаясь на людей. Девушка, которая только что поднялась с земли, закричала от страха.

— Не бойся, — сказала ей Инна. — Сейчас уже не их время.

И спокойно пошла навстречу зверям. Лисицы летели мимо — пушистые хвосты, белые лапки, веселые глаза; струилась огненная река, утекала по своей разноцветной дороге…

Девушки пошли, поддерживая друг друга.

Над пропастью по призрачной тропе, сложенной из осенних листьев…

«Какая она слабая, — удивилась Инна, обнимая своего дрожащего от страха двойника. — Как она раньше была без меня?..»

* * *

Мама поднялась Инне навстречу. Напряженно вгляделась в лицо. Потом улыбнулась, подхватила дочь за локоть, когда та покачнулась.

— Я не понимаю, — пробормотала Инна.

— Пойдем, — мама повела ее к выходу.

Ветра сегодня не было. Парк, наполненный тишиной и солнцем, сиял как драгоценная золотая чаша ма́стерской чеканки. Кленовые листья рисовали причудливый узор на нежно-голубом небе.

— Что, у меня не получилось? — спросила Инна. — Я не прошла инициацию?

— Получилось, — улыбнулась мама. — Ты осталась человеком.

— Так бывает?

— Иногда.