Полдень, XXI век, 2012 № 10

«Еще в пору занятий наукой я выработал в себе привычку фиксировать те проблемы и гипотезы, которые занимали, волновали меня. У меня существовали специальные блокноты, которые я в шутку называл «премудрыми тетрадями». В них делались различные пометки, наброски для памяти. Когда появился интерес к литературе, круг вопросов, занимавших меня, естественно, расширился, что сказалось и на характере моих записей: они стали более подробными. Если раньше одной «премудрой тетради» мне хватало на несколько лет, то теперь я исписывал их две-три за год. Я заносил в них литературные идеи, но не просто «голую мысль», а ряд деталей, фактов, сведений, группировавшихся вокруг какого-то стержня. <…> Особенно много записей появилось в моих «премудрых тетрадях», когда обдумывалась «Туманность Андромеды». Меня интересовали вопросы передовой современной науки самого широкого профиля и преимущественно тех отраслей, которые я знал хуже: физики, химии, медицины и т. п. Несколько лет я внимательно следил за всем, что в этих науках происходило. Нужно было понять, над какими вопросами бьется мысль современных биологов, астрономов, физиков…»

Кроме того, Ефремов принадлежал к новому поколению русских ученых, которые ушли из кабинетов в поле, быстро приучившись любую идею поверять опытом. В повести «Звездные корабли» (1947) Иван Антонович очень хорошо показал работу такого ученого: столкнувшись с феноменом из посторонней области научного знания (астробиологии), персонаж обращается к уважаемым авторитетам в этой области, сам едет в обсерваторию, чтобы взглянуть в трубу телескопа на далекие звезды, дающие тепло и свет чуждым существам.

Не сомневаюсь, что если бы у Ефремова была возможность при написании «Туманности Андромеды» обратиться к руководителям ракетно-космической программы за консультацией, он дошел бы до самого Королёва и, возможно, добрался бы до первого ракетного полигона Капустин Яр, — однако из-за повышенной секретности, которая окружала деятельность советских ракетчиков, подобное вряд ли было реально. Достаточно вспомнить маленький факт, который красноречивее других характеризует эпоху: академик Сергей Павлович Королёв не мог публиковать статьи под собственной фамилией и пользовался псевдонимом «проф. К. Сергеев» (единственное исключение — статья «Основоположник ракетной техники», приуроченная к столетию Циолковского); сама его фамилия как Главного конструктора была рассекречена только после смерти.

Ивану Ефремову, который ничего не знал о Королёве, предлагался довольно большой выбор из популяризаторов космонавтики: Карл Гильзин, Феликс Зигель, Борис Ляпунов, Георгий Покровский, Юрий Хлебцевич, Ари Штернфельд. Все они имели достаточное количество публикаций и свое собственное видение перспектив развития космонавтики. Кого же из них предпочесть?..

Выскажу гипотезу: вариант космической экспансии, описанный в романе «Туманность Андромеды», имел в своей основе теоретические построения Ари Абрамовича Штернфельда, который в середине 1950-х годов был крупнейшим из теоретиков космонавтики, публикуемых в открытой печати. Собственно, именно Штернфельд привнес австрийский термин «Kosmonautik» в русский и французский языки, противопоставляя его более распространенной «астронавтике» и при этом резонно указывая, что «определение науки, изучающей движение в межпланетном пространстве, должно дать понятие о среде, в которой предполагается движение (космос), но не об одной из возможных его целей».