Поле под репу (СИ)

Белокурые волосы стали белыми, они пенными волнами опадали на плечи, а не топорщились мочалом, но речь всё равно не шла о благородной седине, золото так и не обернулось серебром. Отчего? Дело в голубых глазах? Когда-то небесно-синие, они выцвели и взирали на мир слепой пустотой… Да нет же! Что-то на дне их ворочалось, жило, тянуло в себя душу, ища изъяны на внутренней стороне. При взгляде в эти глаза вспоминался заключённый сто сорок четыре, он же Ливэн, с его поистине дурной шуткой.

— Ты, — не спросила, узнала. Как жаль, что она и впрямь не слепа — так бы не увидела, не заметила. — А это я.

И заставила во что бы то ни стало узнать себя.

Почему? Почему Дуню снова ведёт вбок от тошноты? Почему девушку мутит, когда она смотрит на этот призрак? Ведь ничего особенного…

— Ты испортила мне жизнь. Дважды. Теперь заплатишь.

И голос-то нормальный, обычный — не дребезжащий и не скрипучий. В нём даже поубавилось неприятных истерично-жеманных ноток. Этот голос соответствовал ожидаемой мудрости возраста. Так, отчего Дуня испугана? Из-за обвинения в том, чего не было? Из-за угрозы? Из-за того, что златовласка — хозяйка положения? Вряд ли. Она ведь и раньше была практически всесильной госпожой… Почему Дуню трясёт? Почему быть в мире, убитом саламандрой, куда как приятней, чем с этой… этим существом? Что себе напридумывала девушка?

— Жаль, как жаль, что я была глупа и не слушалась своей учительницы. К счастью, мне выпал шанс всё исправить, получить своё. И ты получишь… — она помолчала. — Получишь, обещаю… — И не сдержала тона, нервно рявкнула: — Хватит! Дошло?! Хватит, дрянь, изображать невинность!!! Эти, — кивок на сокамерников, — не купятся… — Утихла, остыла. — Нет, и эти купились. Как странно? Они, даже Пятиглазый, верили в твою невинность. Глупцы. Наивные глупцы.

Она посмотрела на мужчин. Дуня — как стыдно! — облегчённо вздохнула и замерла, словно лишь внимание златовласки позволяло двигаться, пятиться к Тацу. Ведь тот защитит. Как-нибудь. Хотя бы своим близким присутствием, тёплым дыханием, живым запахом. И девушку не волнует, что парню давно уж нужны мыло и зубная щётка… Дуня сейчас как обнажённая на холодном ветру. Куда делись силы? Где добрый спаситель? Ну, что он стоит, вернее, сидит там, где и сидел? Не шевелится, только слушает.

— Фокусник, значит, — взгляд хозяйки зацепился за мастера Лучеля. — Кажется, я тебя встречала. Ты помогал этой… — она прищурилась. — А, пожалуй, ты тоже хорошо знаешь её суть. Ты помогал ей тогда с открытыми глазами. Ведь в этой дряни магии ни на медяк, без тебя она просто смазливая девка. Интересно, совесть не мучает? Из-за тебя и твоей ставленницы я, ребёнок, превратилась в шлюху. Как же я ненавижу фокусников! — златовласка вернулась к Дуне. — Но тебе было мало… — и резко о ней позабыла, отвлечённая всё-таки поднявшимся на ноги Тацу. — А ты кто? Ты с ними?

— Я? — изумлённо переспросил менестрель и в два огромных шага очутился у решётки, дозволяя хозяйке разглядеть «гостя». — Случайно повстречались да винца набрались. Я странствующий певец Перестук Дождя. Слыхали?

— Кажется, — расцвела в улыбке златовласка. Такая она была человеком. — Люблю певцов. Ты исполнишь что-нибудь для меня?

— Почту за честь, прекрасная госпожа, — поклонился музыкант, помахивая несуществующим плащом.

— Тогда я освобожу тебя, — хозяйка сияла восторгом. — Стража!

— Спа… — начал было опять кланяться Тацу, однако осечься не осёкся, но запнулся на полуслове. По лицу парня пробежала тень ужаса. Правда, уже через мгновение, когда менестрель продолжил, Дуне подумалось, что ей примерещилось: — …бо, госпожа, не стоит открывать для меня замок. Негоже друзей бросать, а я им друг. Вроде как директор нашего балагана.

Он сел на прежнее место. Златовласка поскучнела.

— Мог бы и солгать. Я бы поверила, — и ушла в сопровождении подоспевших охранников, шелестя столь подходящим по стати, возрасту и положению платьем.

Некоторое время в камере царила тишина.

— Вот дерьмо, — наконец выдал оценку менестрель.

— Неужто, — откликнулась Дуня. Шок от явления златовласки отпустил, зато обида и злость вцепились в тело, разум и душу. Как он мог?! Находиться рядом с Тацу не хотелось, но странница вернулась на их койку. Наверное, потому, что там было насижено.

— Угу.

Они ещё помолчали.

— Перестук, значит? — хмыкнула девушка. Вот же, даже съязвить толком не получается.

— Перестук? — изумился мастер Лучель. — Ничего себе переводец. Я, что, ещё на тебя и заклинание умудрился наложить?

— Не помню, — не то чтобы солгала Дуня. Она без всякого волшебства понимала, о чём говорили златовласка и менестрель.

Очередную затянувшуюся паузу оборвал чародей.

— Мальчик мой, ты совсем охренел или как? — накинулся он на напарника. Лично девушка полагала, что совсем. — Она же практически тебя на волю отправила!

Дуня вскинулась и недоумённо посмотрела на мага, затем на певца.

Глупая! Дурочка!

Открытие тотчас легко, пусть не сказать что непринуждённо, подтвердил Тацу.

— Понимаешь, Лу, жутко мне стало. Выйти я отсюда бы вышел, а, вот, освободить вас могло и не получиться.