От тона, каким озвучили «предложение», Дуню едва не вывернуло на месте. Вмешавшийся не извинялся — мол, простите, что прерываю на самом интересном, но это общественный коридор, здесь люди ходят. Он не насмешничал и не подначивал, как те же стражники, что немного позавидовали чужому времяпрепровождению и позвали проститутку к себе — вдруг де и им скрасит часок-другой одиночества. Это не ехидно злорадствовала охрана, наконец-то отыскавшая беглецов. Нет. Сказавший велел продолжать.
Менестреля перекосило от ярости. Девушка, увидев, во что превратилось его во всех отношениях красивое лицо, попыталась было вывернуться и напроситься к ушедшим шутникам в караулку, но певец вновь вцепился в многострадальное запястье и не отпускал.
— Что нам делать? — он обернулся.
У выхода в дворцовую часть стоял мужчина. Обычный, каких тысячи. За сорок-пятьдесят. Без особенностей — ни в фигуре, ни в одежде. Только в манере держать себя: одним лишь разворотом плеч, чуть вздёрнутым подбородком он говорил — всё, от пыли под ногами до чужих желаний, принадлежит мне. Его же полный предвкушения взгляд и гнусная ухмылка заставляли зудеть кожу и мечтать о хорошем душе. Рядом с таким, хм, человеком даже бородач, бесславно убитый Пятиглазым, мог смело называться матерью Терезой.
— Продолжать, само собой… — он подавился словами, когда свободная рука певца змеёй метнулась к шее и с бешеной силой сжала ту.
— Да ты б
Дуня подёргала его сзади за рубаху.
— У него корона.
Действительно лоб жертвы стягивал толстый золотой обруч, украшенный каменьями: зелёные, наверное, изумрудные четырёхлистники, нанизанные на багровые нити стебельков, чередовались с разноцветными вставками — по ночному синий и солнечный жёлтый собирались в миниатюрные виноградные гроздья. Несмотря на блистательное великолепие и вычурность, корона не притягивала взгляд, пока того не требовалось. Венец достался нынешнему владельцу от того, кто носил его по праву.
— И что? — буквально выплюнул певец. — Хочешь продолжить?
Девушка не ответила. Она смотрела в сторону. В гневе спутник вытолкнул венценосного извращенца в коридор, сам выскочил следом и вытащил за собой Дуню. Они были не одни — шагах в двадцати стоял подросток. Он не отрывал от них внимательного, сосредоточенного взгляда.
— Вы его убили?
Коронованное тело мешком упало на укрытый ковровой дорожкой пол. Вышло глухо. Наблюдатель вздрогнул, но не издал ни звука.
— Ещё нет. Дай что-нибудь потяжелее.
Странница протянула спутнику ангела. Когда статуэтка оказалась у неё в руке, Дуня не запомнила.
— Подойдёт?
— Подойдёт, — кивнул певец, занёс будущее орудие убийства над головой… и безвольно опустил вниз. — Вот же! Ведь нужно урода прикончить, а не получается.
Менестрель выдохнул сквозь зубы и вновь попробовал избавить местный народ от их правителя. На этот раз спутника остановила Дуня: она опять дёрнула певца за рубаху и указала на свидетеля.
— У него тоже корона.
Лоб парнишки перечеркивала серебряная ленточка. Она тоже не обращала на себя внимания, пока того не желал хозяин. Этот, как и тот, что валялся у беглецов в ногах, пожелал. Как вообще захотел, чтобы его заметили, увидели его несомненное сходство с тем, кого убивали.
Подросток и менестрель посмотрели друг другу в глаза.
— Сам решай, — наконец, сморгнул старший из мужчин и, оставив всё как есть, побежал в тюремную часть здания.
— Но? — попыталась возразить Дуня. Она болталась позади менестреля, словно консервная банка, привязанная к бамперу машины молодожёнов.
— Я не делаю за других грязную работу — своей хватает.
— Он его добьёт, да?
— Надеюсь, — хмыкнул певец. — Вроде бы местный принц — существо вменяемое.
— И откуда вы всё знаете? — взамен статуэтки Дуня крепко прижимала к себе нечто куда более ценное — свою любимую сумку.
— Хех, кое-что мне и до появления в городе было известно, а так… — он пожал плечами. — Знаешь ли, мне пять дней заняться было нечем, а стражники, что постарше, народ разговорчивый. И не все нос от моих баллад воротили, некоторые специально приходили послушать.
— А куда мы?
— Подальше. Принцам, даже хорошим… нет, в особенности хорошим, королей убивать не положено. А вот бродячим певцам-изменникам или полоумным воровкам-проституткам этим заняться — самое оно. У них же ни морали, ни привязанностей, все мысли только о наживе… Спасибо ещё: мальчик милостив — дал нам фору.
— И всё же, — решительно не отстала Дуня.
— Я сумел-таки не ошибиться в направлении и вывести тебя к допросной комнате.
Странно, а девушка искренне считала, что они бессистемно метались по переходам, лестницам и этажам, каждый раз выбирая тот путь, что внешне представлялся наиболее безопасным, то есть — безлюдным. Именно на это неожиданно осмелевшая Дуня собралась было указать певцу, когда спереди донеслось:
— Лаура?
Она вздрогнула и напряжённо вгляделась в полумрак коридора вовсе не из-за того, что вновь сменила имя, а потому, что признала голос.