Поле сражения

– Чего ж это мы, ваше благородие, а? – спрашивали солдаты у вечерних костров. – Сколько это будет? Шапками ведь закидать хотели…

Машарин говорил им о коммуникациях и стратегических планах, не веря ни одному своему слову.

Наконец в начале декабря война споткнулась о заснеженные высоты Карпатских гор и остановилась надолго, раскидав по вершинам и склонам крутого Бескидского перевала бесчисленные полки и дивизии воюющих сторон. От Моравы до Сана, вгрызаясь в монолит кремнистых стылых гор, до мозга костей промерзая в мелких обледенелых окопах, перематывая грязными бинтами чирьи и выхаркивая кровяные сгустки из застуженных лёгких, три месяца удивляли мир русские солдаты, не пуская к осаждённому Перемышлю рвущиеся туда на выручку своим объединённые немецко-австро-венгерские группировки.

9 марта комендант Перемышля выбросил белый флаг и сдался вместе со 120-тысячным гарнизоном. Но через три месяца русские войска были выбиты из Карпат, сдали Перемышль, а потом и столицу Галиции, город Львов, где Машарина впервые ранило.

Рана была пустяковая: пуля пробила ногу, не задев кости, но Машарин ловил себя на том, что радуется ей больше, чем повышению в звании и ордену Станислава второй степени с мечами. Чистая палата, цветы на столе, игривые глаза санитарок – как далеко всё это от обречённого героизма Бескидов! Он не лечился, а отдыхал, с упоением отдаваясь госпитальной праздности, наслаждаясь южным теплом и тишиной.

Как-то он услышал странную песню, видимо, только что сочинённую старым Ильком, целыми днями коловшим для госпиталя дрова. Напев у песни был чисто хохлацкий – с протягом, с подвывом, будто в оперетте из малороссийской жизни:

Краков мы нэ взялы,Варшаву сложылы.А в тому ПеремышлиВсю жызнь положылы…

– Илько! – позвал он певца. – Слышь, Илько!

– Що вам вид мэнэ треба? – неохотно отозвался Илько.

– Спой-ка ещё свою песню.

– Ой, панэ охвицэрэ, хиба тож писня? То слёзы, паночку. Сын и зять там полягли. Сыроты осталысь. Вот и плачу за ных.

– Там много погибло, – в утешение ему сказал Машарин.

– Вот то и воно, що много. Як зибраты все слёзы, то всих, хто выдумав цю вийну, утопыты можно.

Машарин не нашёлся ответить Ильку: сказать стандартную фразу о солдатской судьбе постеснялся из-за её глупой бравады, а ничего другого не приходило на ум.

– Иди, Илько, – сказал он.

– Так вжэ пийду.

Илько кивнул сивой головой, и вскоре снова послышалось его тихое завывание:

А в тому ПеремышлиВсю жысть положылы…

В августе Машарин вернулся в свой полк.

Ехать пришлось не долго, так как 8-я армия после двухмесячного отступления по гнилым полесским болотам сумела закрепиться только на Волыни.

Не успел Машарин принять роту, как получил приказ о наступлении.

Это было одно из тех мелких тактических наступлений, какие потом безуспешно велись обеими сторонами на протяжении целого года, и запомнилось оно Машарину больше всего потому, что было далеко от мирной киевской жизни по своей неразумности и противоестественности. Отвлекающий маневр стоил жизни половине машаринской роты.

Когда он с горечью докладывал об этом седоусому полковнику, тот понимающе усмехнулся и сказал, что по замыслу рота должна была погибнуть вся.

– Для того чтобы выиграть шахматную партию, надо жертвовать и пешками и фигурами, не так ли? Мы с вами люди военные и сантименты нам не к лицу.

Оставаясь в душе человеком сугубо штатским, Машарин мало обращал внимания на выполнение солдатами буквы устава, требуя от подчиненных прежде всего практических навыков и сознательной дисциплины. Это было тем более важно, что кадровых солдат почти не оставалось, а на офицерских должностях щеголяли угловатой выправкой наскоро испечённые прапорщики.

В мае, когда на Волыни без конца и без краю бушует белопенным цветением весна, осыпая песчаные дороги лепестками вишен, яблонь, терновника, когда в душе поднимается волна обострённой жажды жизни, командующий фронтом генерал Брусилов после жесткой инспекторской проверки своих частей и приведения их в божеский вид отдал приказ о генеральном наступлении.

Австрийцы, создавшие за зиму хорошо укреплённые и глубоко эшелонированные оборонительные линии, не замечали на Брусиловском участке сколько-нибудь заметной перегруппировки войск и нападения не ждали.

На Луцком направлении, где в составе 15-й дивизии 8-го корпуса на самом острие удара находился батальон штабс-капитана Машарина, русская артиллерия провела мощную 48-часовую артподготовку, израсходовав почти весь запас боепитания, ошеломив и подавив 4-ю австрийскую армию, и предоставила возможность завершить дело специально подготовленным штурмовым группам.

После беспрерывного двухсуточного боя батальон Машарина получил короткую передышку на хуторе Потребы в четырёх верстах от Луцка.

Хуторок утопал в садах и теперь, в пору позднего цветения, напоминал тот самый райский гай, который к месту и не к месту вставляют сентиментальные хохлы в свои бередящие душу песни.