Полет сокола

— У тебя какое место? А то давай попросим соседей с тобой махнуться. С этими гражданскими ни поговорить, ни выпить.

Мысленно содрогнувшись от перспективы пить на равных со стопятидесятикилограммовым берсеркером, состоящим из мышц, костей и непробиваемой шкуры, я поспешил отмазаться, сославшись на малый возраст.

— То-то я смотрю, ты совсем мелкий, — огорченно прогудел медведь. — Слышал о тебе. Чжан Бэй, ваш капитан, хлопотал, чтобы оставить тебя в отряде. Ох и орал он тогда на чинуш из Службы надзора. Мы как раз по вызову к твоему дендроиду туда приезжали. Да, велика Сибирь, а выпить не с кем, — сокрушенно, но не логично закончил он.

Разговор был прерван появившимся начальником поезда, вызванным возмущенным проводником. Переговоры взял на себя Пахом. По его словам, я был геройский герой, ломающий монстров пачками, а нежить бьющий вообще без счета. И такому герою никак нельзя без оружия. А что молодой, так повзрослею еще. И раз мы два таких героя и молодца, можно ли нас в одном купе поселить? Начальник проверил мои документы, посмотрел билет и дал указание проводнику поселить нас в отдельное купе, чтобы никто не мешал.

Довольные таким исходом дела, мы отправились заселяться. Я получил белье, выложил пакет с пирогами, тут же реквизированный медведем, и повесил гитару на крюк. Чую, она мне еще понадобится сегодня.

Не прошло и часа с момента отправления, как в коридоре начался шум. Судя по голосам, кто-то кого-то искал и ошибся номером. Выглянув, я увидел знакомых девушек, которые стояли у купе, где должен был ехать я. Спросив медведя, не будет ли он против, если к нам присоединятся девушки, от чего тот заметно оживился, я вышел узнать, не меня ли они потеряли. Судя по обрадованным лицам, искали именно меня, и, еще раз извинившись перед потревоженными пассажирами, я всех пригласил к себе.

Увидев в купе громадного берсеркера в форме, девицы стушевались. Теперь пришла моя очередь расписывать достоинства медведя. Нежить в моем рассказе умирала, стоило только Пахому показаться на горизонте. Враги с плачем разбегались, их жены пугали его именем детей, а он творил добро и справедливость во имя империи, попутно спасая красавиц из плена и вынося детей из горящих домов.

Короче, к концу моего рассказа девчонки вовсю строили ему глазки, а одну из них, тоже медведицу, он сам пожирал глазами. Рассадив всех по местам, я засунул Пахому под бок так понравившуюся ему берсеркершу, а сам уселся в центре среди девушек и спросил, что будем делать.

Естественно, поступило предложение, чтобы я сыграл. Отказываться не собирался и, взяв гитару, стал выбирать песню. Решив еще больше расцветить героический образ медведя, песню выбрал соответствующую:

Батальонная разведка,Мы без дел скучаем редко…

Медведь даже не дышал, пока звучала песня. Когда я закончил, увидел глаза, смотревшие на меня в упор. И только через секунду понял, что Пахом просит переписать слова и ноты.

У девчонок нашлись ручка и блокнот. Я не только написал слова, но и примерно накидал, как ставить пальцы на грифе. Медведь во что бы то ни стало захотел научиться играть песню сам. Ну, если учесть, какими сияющими глазами смотрела на него медведица, желание было вполне понятное.

Так мы и ехали дальше. Кто-то приходил, кто-то уходил. Народу в купе набилось битком. Устав петь, я дал гитару следующему, с условием не поломать ее. А сам вышел подышать в тамбур. Там-то меня и поймали две улыбчивые сестрички-близняшки лет девятнадцати.

Возвращался в купе я уже поздно ночью, вымотанный донельзя. Девочки оказались опытными, умелыми и явно проворачивали такое не единожды. По-другому добиться подобной синхронности нереально. Там, где меня выручала эмпатия, они брали мастерством исполнения.

Ввалился в купе я с одним желанием: лечь спать. К счастью, все уже разошлись, и в купе был только Пахом, положивший голову на подбородок и вглядывающийся в ночную тьму за окном.

— Чего не спишь? Ты живой там? Пахом! — Только с третьего раза мне удалось добиться отклика.

— Она ждать обещала. — Глаза медведя, казалось, видели совсем не меня. — Приеду домой, родителей повидаю, и назад. Может, там, в городе, ее обижает кто.

— О-о-о, да ты совсем для общества потерян, друг! — Я улегся на расправленный матрас. — Конечно, давай. А то ее еще и комары покусать могут.

Через секунду надо мной нависла туша берсеркера.

— Фальк, напиши мне песню. — Глаза у Пахома лихорадочно блестели. — Я не смогу сам вот так прийти и сказать ей. Вот песня — другое дело.

— Спи давай, — буркнул я, переворачиваясь на бок. — Утром будет тебе песня, если только спать не помешаешь.

Но еще долго в темноте купе раздавались вздохи медведя. Он ворочался, вставал, садился и снова ложился. Я, правда, недолго это слушал, поскольку уснул сном младенца.