Полет в никуда

Время пролетело быстро. Послышались шаги по ступенькам. Сверху я увидел человека в тулупе и заячьей шапке, которая давно потеряла форму и распласталась, как блин, на голове у своего хозяина. Это был Гребенщиков Борис Борисович.

– Добрый вечер, Борис.

– Добрый. Вы меня ждете?

– Да, Вас. Я хотел бы с Вами поговорить.

– Я сейчас разденусь и поговорим. – Борис пригласил меня в коридор.

– Слушаю Вас внимательно, – мягко произнес он.

– Я бы хотел сделать Ваш сольный концерт у нас в общежитии.

– Когда?

– Когда Вам будет удобно.

– Я свободен в субботу. Стоимость моего выступления 30 рублей.

– 

Что будете пить?

Он призадумался и пошли рассуждения вслух:

– Вино расслабляет, водка слишком пьянит, а вот портвейн – хорошая

рабочая жидкость, особенно портвейн 72.

– Хорошо, договорились. Будет Вам портвейн и 30 рублей.

Я сказал ему адрес и, как быстрее добраться до места назначения общежитского «сейшна».

Я шел и думал: «Как все просто делается. По всей видимости, у Бориса очень плохо с деньгами. Если Андрей Миронов за полтора часа взял 500 рублей, а Борис Гребенщиков за четыре часа берет 30 рулей и портвейн».

Но все равно песни у Б.Г. хорошие. Мне было не жалко отдать ему эти деньги, тем более, что в свою комнату я могу набить человек пять, это уже будет дешевле. Ну, портвейн нам обойдется по 1 руб.70 коп. за пол-литра, зато у меня в комнате будет петь «святой» Б.Г. – иронизировал я.

По дороге домой я зашел в «Сайгон» выпить кофе и увидел того парня, который назначил мне встречу. Он подбежал ко мне и заискивающе пролепетал:

– Извини, братан, не получилось. Сегодня у меня тут куча проблем была.

– Да, не извиняйся, я уже передумал по башке получать.

– 

Ну, и правильно сделал. Ну, давай, не серчай на меня.

Я допил свой кофе и поехал в общагу. Шел по Невскому к метро «Маяковская», на моем пути появились два парня, коротко стриженные, и девица с подбитым глазом в плаще. Появились неожиданно, выскочив из двора колодца.

– Чело, ты хочешь «чебурашку» посмотреть? – спросил меня тот из

них, который был здоровее и выше ростом.

– Какого «чебурашку»?

– Значит заинтересовался. А значит хочешь, – язвительно процедил

сквозь зубы здоровяк.

Я не успел ничего сказать, как девица распахнула плащ, под которым ничего не было кроме отвисших сисек и сильно заросшего волосами лобка.

– Ну, как? Понравилось? – спросил у меня тот, что был поменьше

ростом.

– Нет, не понравилось, – возмущенно ответил я.

– 

Не понравилось, а платить-то надо.

Они схватили меня под руки и потащили под арку во двор. Я даже сказать ничего не успел, как оказался в колодце дома. Я понял, что, если не отдам деньги, мне хорошо набьют морду, причем ногами.

– Сколько я вам должен за вашу «чебурашку».

– А сколько у тебя есть? Витек, обыщи его, – ехидно улыбаясь беззубым

ртом спросила девица.

– Не надо меня обыскивать. У меня денег всего пять рублей, я вам дам

четыре пятьдесят, а пятьдесят копеек оставлю на транспорт, чтобы доехать до общаги.

– Ты что, студент?

– Да, студент.

– Ладно, давай, с тебя со студенческой скидкой, три пятьдесят.

Я отдал им деньги и ушел. «Благородные мудаки, – подумал я, – и почему мне так везет на это дерьмо?! Наверное, у меня на лице написано, что я «лох ушастый». Вечно ко мне цепляется какая-то мразь и тащат из моего кармана родительские деньги, которых мне и так еле-еле хватает, чтобы прожить до конца месяца. Просто на всем моем внешнем виде выцарапано: «Вот, смотрите, идет «Федя», из которого можно вытрясти денежки». Меня это ужасно злило. Может, морду лица делать посерьезнее надо или походку сменить. Ну, прямо не знаю, как быть с таким видом, как у меня. Вроде ростом вышел, а на лице было написано: «Этого можно развести».

Ленинград 80-х… Город приличий и морали, город огней, город важной суеты и видимого благополучия. Но в тайной душе Ленинграда жила вечная темная и непонятная для многих жизнь. Жизнь городских колодцев, дешевого портвейна, новой музыки, обкуренной, и вырванной из глубины Ленинграда, поэзии.

Жизнь людей, которые не хотели жить внешним Ленинградом и походить на благополучие города. Они пытались жить по-своему и знали, что это их настоящая, ничем и никем не затоптанная, хотя, подчас, искореженная, истрепанная жизнь. Они пытались что-то сделать, и время расставило все на свои места.

Кто-то выжил и добился того, о чем мечтал. Другие закапывали свой талант в груде шприцов или заливали дешевым портвейном и умерли, забытые городом и его жителями. Каждый получал от этого чудовища то, чего он хотел и желал.

Черный пес – Петербург. Город прозы Достоевского, город стихов Бродского и снов Гребенщикова…

Гребенщиков опоздал на тридцать минут. Он приехал в общагу с девушкой, интеллигентного вида, с длинными и гладко зачесанными волосами. За спиной Б.Г. висела двенадцати струнная гитара в тряпичном чехле.

– Привет! – улыбаясь, поприветствовал он меня. – Это Аня со

Снигиревки.

Я не знал Аню и, тем более, где находится Снегиревка.

– Добрый вечер, Борис, проходим через вахту. Я, думаю, у вас нет с

собой документов.

– Нет, я не ношу их.

– Тогда я представлю Вас моим родственником. А это Ваша сестра,