Полет ворона

— Проходите! — Штатский широко распахнул дверь. В прихожей толпился народ: милиция, соседи, видимо, понятые, люди в штатском. Павел рванулся на вспышку фотоаппарата, осветившую место в дальнем конце прихожей, в нескольких шагах от него. Люди расступались, и Павел оказался один на один с неестественно растянувшейся на полу фигурой. Ноги подогнуты. Удивленно смотрят в потолок огромные, застывшие глаза. Руки раскинуты в стороны, одна сжимает отцовский пистолет. Под головой темная лужица, а в виске — черная дыра с остановившейся, остывшей кровью. Елка. Вымолил! И тут на Павла обрушился шквал звуков, нестройных, нескоординированных , перекрывавшийся нечеловеческими воплями из спальни, в которых он с трудом узнал голос матери и выхватил слова: «Леночка... о-о-о!.. Леночка, родная... о-о-о!» Кто-то тихонько тронул его за плечо.

— Павел Дмитриевич?

Павел обернулся. Перед ним стоял невысокий крепкий мужчина в штатском, лет сорока на вид.

— Старший следователь прокуратуры Чернов Валерий Михайлович, — представился мужчина. — Ваш однофамилец. Пойдемте в комнату. Несколько вопросов, если позволите...

— Как... как это произошло? — спросил Павел.

— Пойдемте, — повторил следователь.

— Я хочу видеть отца, — сказал Павел. — Пожалуйста, — кивнул следователь. — Он у себя в кабинете. Лучше бы его не тревожить сейчас, но вам можно... Потом выходите сюда. Я жду вас.

Павел вошел в гостиную, где за столом сидело несколько мужчин с бумагами, чемоданами, двое из них были в белых халатах. Он прошел мимо и открыл дверь в кабинет.

Отец, прямой как палка, сидел за столом и застывшими, почти как у Елки, глазами смотрел в никуда. Ящики стола были открыты, на полу валялись бумаги, папки, но крышка стола была чистой. На ней прямо перед Дмитрием Дорми-донтовичем лежала одна-единственная бумажка. Павел заглянул через плечо отца и прочел написанные четким отцовским почерком слова:

«В Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза. В Ленинградский областной комитет КПСС. От Чернова Дмитрия Дормидонтовича. Заявление. В связи с преступной халатностью, проявленной мной при хранении личного оружия, прошу освободить меня от обязанностей второго секретаря Ленинградского областного комитета КПСС. 7 ноября 1979 года. Чернов».

— Отец! — позвал Павел.

Тот не шелохнулся. Павел приблизился еще на полшага, положил руку на неподвижное плечо отца, постоял так. Отец поднял руку, положил ладонь на руку сына и слегка сдавил ее пальцами.

— Спасибо... — чуть слышно прошептал он. — Теперь иди.

Павел молча, на цыпочках вышел и вернулся в гостиную, где ждал его однофамилец-следователь. Они прошли в комнату, которая когда-то была его, Павла, комнатой, потом Елкиной, потом была частично переоборудована Лидией Тарасовной под свой уголок.

— Здесь нам никто не помешает, — сказал следователь, уселся за резной чайный столик и жестом пригласил Павла присесть напротив.

— Как это произошло? — повторил свой вопрос Павел.

— Откровенно говоря, это еще предстоит выяснить, — ответил следователь. — Есть некоторые странности... На данный момент у меня есть две версии происшедшего. Скорее всего, смерть вашей сестры наступила в результате неосторожного обращения с оружием. Она пришла сюда, открыв дверь собственным ключом, выпила бутылку кагора и примерно две трети бутылки ликера или как его там... в общем, «Дюбонне». Залезла в ящик стола Дмитрия Дормидонтовича, нашла там пистолет, стала баловаться с ним перед зеркалом и...

— Чушь какая-то, — сказал Павел. — Это так не похоже на Елку... на Елену.

— В том-то и дело, — согласился следователь. — Пока мне удалось опросить только соседей, свекровь потерпевшей — впрочем, от нее было мало толку — и некоторых прибывших на место происшествия... скажем так, коллег вашего отца, и на основании их показаний у меня тоже сложилось несколько иное представление о личности потерпевшей. Скажите, Павел Дмитриевич, летом одна тысяча девятьсот семьдесят шестого года с ее стороны имела место попытка самоубийства?

— Да, — прошептал Павел.

— Причина?

— Личная. — Павел сжал губы.

— Понятно. А скажите, пожалуйста, она знала, что у Дмитрия Дормидонтовича есть именное оружие?

— Наверное. Не знаю. Мы эти вопросы не обсуждали. Я знал.

— Давно знали?

— Пожалуй, с детства.

— И?..

— Простите?

— Не возникало желания... ну там, пострелять по банкам или перед сверстниками похвастаться?

— Нет. Вещи отца были для нас неприкосновенны. И потом, сколько себя помню, я никогда не любил оружия.

— Но пользоваться приходилось?

— Да. В экспедициях.

— Итак, насколько я понимаю, вам неизвестно, знала ли потерпевшая о наличии в доме оружия?

— Неизвестно.

— Так... А скажите, какие отношения были у Елены Дмитриевны с ее мужем, Вороновым Виктором Петровичем?

— Не знаю. Понимаете, последние годы мы были не особенно близки с сестрой. А Воронова я видел всего один раз — на их свадьбе, год назад. И сестру я с тех пор не видел. Завтра собирались встретиться... А вышло сегодня.