Полет ворона

Потом настал новогодний бум. В этом году Пандалевский взял один заказ, зато какой! Дворец Пионеров, с почти гарантированным показом по телевидению. В начале ноября Одиссей Авенирович вручил Ивану свою, как он выражался, «наработку» и дал неделю сроку на «опоэтизацию» и общую доводку, поскольку необходимо было еще время на подбор музыки, прохождение худсовета, репетиции.

«Наработка» была душераздирающая. Компания злодеев, состоящая из бабы-яги, волка, американского шпиона и примкнувшего к ним хулигана Коли, затеяла украсть у деда Мороза мешок с подарками, чтобы и самим попользоваться, и лишить детишек законной радости. На стороне добра выступали пионеры Петя и Маша и храбрый зайчик Еврашка, первым узнавший о злодейском заговоре и известивший о нем храбрых пионеров. После нескольких хитрых маневров с обеих сторон добро получает неожиданное, но сильное подкрепление в лице деда Мороза и Снегурочки и, ко всеобщей радости, побеждает.

С елкой у них получился первый в практике Ивана прокол — худсовет их сценарий не принял. Придирок было много — к тексту, к музыке, к самой идее. Особенно много нареканий вызвало имя храброго зайчишки, и не потому, что «еврашка», если верить Далю, — это суслик и, следовательно, зайчиком быть не может никак, а потому что в имени этом усмотрели намек на определенную национальность, выводить которую на новогоднюю сцену, тем более в положительном виде, не рекомендовалось категорически. Авторы получили только предусмотренный договором аванс. Но тертый калач Пандалевский не растерялся, поменял Еврашку на Фунтяшку и продал шедевр в ДК Пищевиков, так что творческий коллектив в лице Одиссея Авенировича, Ивана и композитора Крукса в денежном выражении даже выиграл против ожидаемого. Они немножечко отметили это дело в Доме Журналиста, Иван пришел домой поздно и не вполне трезвый. Таня уже спала и ничего не заметила.

Следующую большую победу — поэтико-музыкальную композицию «Весна по имени Любовь», посвященную дню Восьмого Марта и показанную в предпраздничные дни аж на четырех предприятиях легкой промышленности подряд, — отметили более капитально, из ресторана поехали догуливать к Пандалевскому домой. Иван проснулся в этом богатом доме, завернутый в пушистый коврик. Таня лежала в больнице и ничего не знала, тем более что у Ивана хватило духу отказаться от опохмелки, к вечеру привести себя в пристойный вид и перед самым закрытием отделения примчаться к жене с конфетами и цветами.

Засветился он после Дня Космонавтики — крепко и по полной программе. Он не пришел домой ночевать, и отвыкшая от этого Таня глаз не могла сомкнуть, а с утра кинулась, как бывало, обзванивать знакомых, больницы и морги. Хорошо еще, что крепкий на голову Пандалевский, которому явно надоел загостившийся соавтор, вечером лично привез Ивана домой на такси.

Иван был невменяем. Он взобрался на стул посреди гостиной и начал декламировать с ужасом наблюдавшей за ним Тане:

Ракета летит, как конь, не подковываясь,

Сквозь ураганы и метеоритов ненастье,

Со звездами и с планетами состыковываясь —

А может быть, в этом и есть наше счастье?..

Дальше Таня слушать не стала, а решительно стащила Ивана со стула, отвела его, брыкающегося, в ванну и насильно влила в глотку три литра чуть розового раствора марганцовки.

Утром все пошло по старой, почти забытой схеме. Иван забегал по треугольнику кухня-туалет-кровать. Выпить чаю, проблеваться — и на Таню. Два захода Таня выдержала, на третий решительно прогнала его, оделась и пошла к техникумовской подруге. Под вечер она вдруг спохватилась, что Иван за это время мог успеть сбегать за бутылкой. Когда она, запыхавшись и надсадно кашляя, вбежала в квартиру, Иван мирно спал.

Уже заполночь у них состоялся крупный разговор. Таня припомнила Ивану все: в каком виде притащил его сюда два года назад Рафалович, как его привезли из колхоза, больницу, сеансы у нарколога. Иван клялся, божился, бухался на колени, плакал. Под конец Таня тоже не удержалась от слез. Так они и заснули, обнявшись, зареванные.

И хотя после этого Иван, в общем и целом, держался, приходил всегда крепко стоя на ногах и лишь немного припахивая коньяком, Таня решила твердо: надо Что-то менять. Обстановку, образ жизни... Вкрадчивую мысль, что правильней всего было бы поменять мужа, она с негодованием гнала от себя. Назад пути нет. Но мысль все возвращалась... Нет, на лето надо ехать туда, где она еще могла ощущать себя прежней Таней — живой, энергичной, притягательной. В Хмелицы, к Лизавете. И непременно с Иваном.

Решение придало бодрости и сил. В июне Тане торжественно вручили диплом с отличием и предложили продолжить обучение на подготовительном отделении Инженерно-строительного института. Она согласилась. От вступительных экзаменов ее освободили, и в середине июня она вновь была студенткой.

II