Тогда наша задача в том, чтобы всегда убеждать наших читателей (и наших редакторов), например, что кристаллическая структура льда — это действительно повод для журналистского текста. Иногда достаточно просто предложить будущее применение знания: например, что прочность кристаллической структуры может позволить строить более крепкие здания. Большинство ученых могут рассказать вам о таком применении — иногда они даже пишут о нем в заявке на грант.
Однако, чтобы лучше понять эту тему, я обратилась к Филу Яму из
И добавил: «Однако мои любимые фундаментальные научные истории — это те, что переворачивают мои знания из учебников или по крайней мере противоречат общепринятой точке зрения. Например, что живые организмы могут синтезировать 21-ю аминокислоту помимо стандартных 20, или что наследственная информация может передаваться через белки, а не только через ДНК и РНК, или что у взрослых млекопитающих могут формироваться новые нейроны — все эти сюжеты, так сказать, переписывают учебники».
Разумеется, его слова можно применить ко всем темам, о которых мы расскажем, что еще раз подчеркнет междисциплинарную природу научной журналистики.
Мы, редакторы, разделили эту часть книги на «истории о науках о живом» и «естественно-научные истории». Хочу сразу признать, что деление произвольное. Никто на самом деле не думает, что науки о живом существуют обособленно, например, от экологических исследований.
Тем не менее главы четвертой части книги очевидно связаны как с научной точки зрения, так и по содержанию. Остроумная первая глава Шэннон Браунли, посвященная освещению медицины, задает, на мой взгляд, правильный тон — смесь умной, проницательной репортерской работы и внимания к людям, которых касаются медицинские решения, т. е. ко всем нам. Пол Рэйберн в главе 26 о психиатрическом лечении изучает похожие вопросы применительно к области, которая заслуживает куда больше внимания, чем она сейчас получает.
И этот баланс между хорошим освещением научной стороны дела и хорошей аналитикой сохраняется на протяжении всей части книги. Эссе Антонио Регаладо о генетике человека (глава 28) прекрасно подчеркивает необходимость смотреть на эту область науки осторожным и скептическим взглядом. Кевин Бегос (глава 27) предлагает собственный глубокий взгляд на науки о поведении и их нередко темное прошлое. Мэрилин Чейз (глава 24) дает продуманную историческую картину лечения инфекционных болезней, а Стив Холл (глава 29) — изящное исследование политизированных тем клонирования и стволовых клеток. Наконец, у Салли Сквайрз (глава 25) получается провокативный текст о науке о питании. На протяжении всей четвертой части книги вы увидите, как эта группа выдающихся журналистов не только пишет о самой науке, но и показывает реальные этические дилеммы, которые идут рука об руку с научными открытиями.
Были времена, когда вы бы не увидели таких этически сложных точек зрения в книге о научной журналистике. На заре нашей профессии упор делался практически только на корректное объяснение научного материала, что, конечно, тоже важно. Но, по мере того как мы узнавали больше о нашем ремесле, мы поняли, что корректное объяснение научного вопроса предполагает и признание того, что науку делают люди, иногда они совершают ошибки и что хорошая журналистика рассказывает и об этой стороне дела.
Без излишнего хвастовства скажу, что признание важности баланса между наукой и ее этическими последствиями — это область, в которой научные журналисты иногда могут превзойти ученых. У нас есть преимущество широкоугольного объектива и наблюдения на расстоянии. Оно научило нас, что, независимо от того, специалисты мы или универсалы, освещение мира науки — от самых ярких его мест до самых темных углов — это один из самых ценных наших вкладов в общее дело.
23. Медицина