Поляна №3 (5), август 2013

Один Петух, перелетев ограду,

Пошёл гулять по саду…

Да ненароком как-то заплутал

И в рощу соловьиную попал.

«Дивлюсь!» – он кукарекнул: «До чего же

Ужасен этот свист и трескотня!

С утра я здесь – у них одно и тоже:

“Фью-фью! Чир-рик!” И так день ото дня!

К чему нужны такие повторенья?

Ещё птенцом я слышал соловья

И то сказать… Да разве ж это пенье?

А нет бы он, к примеру, пел как я!

Для пользы дела, по веленью свыше,

Три раза: утром, днём и ввечеру,

И не на ветке сидя, а на крыше,

На зависть скотному и птичьему двору!»

И тут Петух расправил крылья важно,

Кривыми лапками слегка переступил,

Закрыл глаза, напрягся и протяжно,

Всю местность звонким криком огласил…

Умолкли птицы, затаясь в испуге,

Лишь «Кукареку!» льётся в небеса,

А в этот час тихонько по округе

Уж рыскала голодная лиса…

—

Когда бы не учил Петух вокалу певчих птиц,

Не стал бы он добычею лисиц.

Владимир Эйснер

Жить не обязательно

Пролог

– Дядь Саша, зачем вам каменный топор?

У резчика по дереву Александра Гарта множество всяких инструментов, среди которых этот увесистый топорик-молоток сразу бросается в глаза.

– А просто как память, положи на место.

– Расскажите, пожалуйста!

– Погоди чуток.

Мастер шлифует чашу из жилистого капа карельской березы, тончайшая пыль дымится над верстаком. Кажется, вот-вот из бугристых, изработанных рук выйдет мягкий огонь, обожжет, отвердит изделие и придаст ему благородный оттенок старого загара.

– А кой тебе годик? – улыбаясь, смотрит дядя Саша на меня поверх очков.

– Тридцать четыре, – смеюсь и я.

– Правда?

– Правда. Неполных тридцать пять.

– Надо же… А мне шестьдесят восемь – в два раза!

– К чему вы это?

– Этот молоток из куска базальта я сделал в свои тридцать четыре. Мастер открывает шкафчик на стене. Неспешно ставит на маленький столик в углу розетку с вареньем и протягивает мне заварник:

– Беги, сполосни. Чайковать будем.

Александр Генрихович много лет назад работал на Севере охотником-промысловиком. Его живописные истории для меня лучше всякого кино. Записал, как умел, и эту.

1. Нетерпение сердца

В середине июня черно-оранжевый силуэт ледокола взломал горизонт. Там стало дымиться море и прошли караваны, а здесь, между островами архипелага, все еще стоял лед. Сашка стал опасаться, что в этом году припай, береговой лед, вообще не тронется, такое бывает, и он не сможет отремонтировать и подготовить к сезону раскиданные по островам ловушки на песца. Наконец, в конце июля прошли дожди и выдались теплые дни, а в начале августа хиус, резкий северо-восточный ветер, оторвал припай. Над архипелагом засияло солнце. Гарт столкнул на воду старенькую деревянную лодку, уложил в нее рюкзак с запасом еды на три дня и запустил мотор. Собаки своей не дозвался. Таймыр еще щенком обжегся о выхлопную трубу и с тех пор невзлюбил лодку. Стоило начать сборы на выезд, как он заползал в самый дальний угол или вообще убегал в тундру – ищи-свищи.

Вот пишут в книгах: «Буря налетела внезапно». Так не бывает на Севере. Резкая перемена погоды дает знать о себе резкой чертой на горизонте. Гарт увидел эту темную полосу, когда до самого южного острова на его охотничьем участке оставалось километра два. «Успею!» Но вдруг качнулись берега, море прогнуло спину и пошла длинная, пологая зыбь – первый привет от шторма. Еще две волны прокатились под лодкой, белый барашек с гребня догнал суденышко и мотор замолк: вода залила магнето. Охотник пересел на весла – до берега рукой подать. Следующий вал выбил весло из уключины и лодка встала боком к волне. Вскочив на ноги, Гарт стал грести оставшимся веслом то с правого, то с левого борта, изо всех сил стараясь держать судно поперек волны, но уже попал в прибой и лодка, полная воды, стала погружаться. Сашка успел снять карабин и вновь закинуть его за спину дулом вниз, торчащий над плечом ствол мешает грести, как вал ледяной воды накрыл с головой. На берег Гарт выполз без карабина, без шапки, без сапог. Выплюнул песок. Вытряхнул воду из ушей. Вонзил в густой воздух кулак. Будем жить!