Полярный круг. Выпуск 2

- Не могу понять, как люди совесть теряют, что на обман близкого человека идут. Хуже предательства получается. Как-то несколько лет спустя доложил мне старпом, что просится к нам на пароход в экипаж женщина по имени Варвара, говорит, что раньше со мной буфетчицей плавала. Не велел я ее даже на борт допускать: не выношу людей, что самого родного и близкого человека из-за корысти своей обокрасть могут...

А вот другой рассказ, услышанный от Воронина в Чукотском море.

В это раннее утро я застал капитана на мостике: он не ложился спать всю ночь, если можно только назвать ночью белесые прозрачные сумерки, окутывавшие на несколько часов темные воды моря. Ледокол стремительно продвигался на запад, сокрушая редкие ледяные поля. Воронин беспокойно мерил широкими шагами верхний мостик от борта до борта и часто подносил к глазам бинокль. Он приветливо кивнул мне, и снова на лицо его легла тень тревоги.

- Чукотское море, - промолвил он задумчиво, - злое море. Самое южное из арктических морей и самое коварное. Признаться, не люблю его. Ни в одном море не натерпелся я столько бед, как в этом. Не так часто я бывал здесь, и каждый раз встречало меня оно злобой лютой да ловушками хитрыми. А один раз - это было десять лет назад - взяло оно меня мертвой хваткой и положило на обе лопатки...

Капитан снова принялся энергично шагать по мостику, проводя привычным жестом по своим усам.

- Вот он, старый знакомый, появился-то наконец,- облегченно вздохнул Владимир Иванович и протянул мне бинокль.

Впереди горизонт закрывала туманная дымка, и сквозь нее, немного левее курса ледокола, из студеных вод Чукотского моря вырастал небольшой и высокий пустынный островок с крутыми скалистыми склонами.

- Остров Колючин. Запомнился он мне на всю жизнь. К северу от него, вон там,- Воронин показал рукой,- погиб наш "Челюскин". А за год до этого на "Сибирякове" столько бед мы здесь натерпелись...

- Рейсы на "Сибирякове" и "Челюскине" лично вам принесли громкую славу, - заметил я. - Так что Чукотское море не только одни беды вам приносило. Оно и прославило вас...

Воронин невесело усмехнулся:

- Слава... Никогда в жизни не гонялся я за ней. Зачем она мне, полярному моряку? А та слава, что мне "Челюскин" принес, горькой оказалась. Да, горькой... Стоил мне тот рейс добрых десятка лет жизни. Самые сильные потрясения в жизни перенес я здесь, в Чукотском море. Лучше бы не было такой славы, - махнул рукой Воронин и крикнул рулевому матросу: - возьми курс левее десять градусов!

Разговор возобновился у нас через три дня, когда мы отошли от острова Колючин. Скалистый островок отдалялся все дальше и дальше. Только в облике его было уже что-то новое: взметнулась ввысь стройная радиомачта, встал домик, появились штабеля грузов на скалистом выступе. В Арктике теперь стало одной полярной станцией больше. Два дня мы были и грузчиками, и строителями, а теперь с гордостью глядели на дело рук своих. Выгрузкой и доставкой грузов на берег руководил капитан Воронин, а прорабом на берегу был начальник Главсевморпути Папанин...

Ледокол шел, плавно покачиваясь, по чистой воде, вдоль кромки грозных многолетних тяжелых льдов, соблюдая почтительное от них расстояние. Денек выдался на редкость тихий и солнечный. Море расстилалось перед кораблем безмятежное, гладкое. Капитан был спокоен и не вмешивался в команды вахтенного штурмана. Мы стояли на правом крыле мостика, и Воронин сам вернулся к прерванной тогда беседе.