Полярный круг. Выпуск 2

Горькая слава.

Почему я согласился на "Челюскине" капитаном пойти? Да как я мог отказать Отто Юльевичу Шмидту, когда только год назад сроднили нас грозные опасности, что испытали мы с ним вот здесь же, в Чукотском море, на "Сибирякове". Он на меня очень рассчитывал. Не скрою, на большой риск пошли мы с ним. Оба мы понимали, особенно я, как моряк, что "Челюскин" - это не "Сибиряков". Да и в рейс вышли с запозданием. Но как говорится в книгах, мы не могли повернуть вспять колесо истории. Не подумайте, что я сдрейфил, отступил, начал рейс без веры в успех. Не в моем характере это. Раз заступил я на капитанский мостик, всего себя отдам, здоровья и жизни не пожалею, чтобы добиться успеха. Хотя и меньше было шансов на успех, чем на "Сибирякове", но, раз они имелись, значит, и вера в успех была; только на трудности я глаза не закрывал. Надежды на нашу экспедицию возлагали немалые. Внимание ей было оказано большое. Средств не пожалели, чтобы снарядить ее. Только слишком много шуму вокруг нее раньше времени подняли. Лучше бы потом пошуметь, когда завершилась бы она успехом. Помню, отходили мы из Ленинграда в июльский день 1933 г., проводы пышные были - речи, оркестр, цветы. Корреспонденты чуть ли не из всех газет Советского Союза нас провожали, кинооператоры, фоторепортеры. Я находился на мостике и подавал команды на отход. Рядом со мной невозмутимый, как всегда, стоял Отто Юльевич Шмидт и не спеша поглаживал свою длинную бороду. У Шмидта, понимаете ли, обращение с бородой - показатель его настроения. Если спокойно бороду свою гладит, значит, все в порядке, настроение прекрасное. А если бороду в кулак начинает зажимать, за концы покусывать зубами, значит, в волнении или гневе наш академик. Только он человек большой выдержки, он и этот гнев в груди своей сдерживал.

- Большие испытания предстоят нам с вами в рейсе, Отто Юльевич,- говорю ему.- "Челюскин" мало приспособлен для плавания во льдах. Посмотрите сами: корпус огромный, ширина какая, шпангоуты редкие, а ледовых подкреплений почти нет.

- Мне обещали, что в тяжелых льдах нас будет сопровождать ледокол "Красин", - успокаивал меня Шмидт.

В рейсе я дневник вел. Помню, в этот вечер записал я такие слова: "Я знаю, что меня ждет, как мне трудно будет вести это суденышко через арктические льды". Сомнениями своими ни с кем, кроме Отто Юльевича, не делился. Всю жизнь держусь твердого правила: капитан никогда не должен подавать вида, что усомнился в чем-либо. Как плавание на "Челюскине" шло, рассказывать не буду. Что в Карском и Восточно-Сибирском морях перенесли - это только цветики оказались, а ягодок сполна нам Чукотское море выдало. Признаться, сначала и не подозревал, в какую скверную историю мы попали: далеко ли с капитанского мостика или из бочки на мачте увидишь вокруг? А как поднялись мы с покойным Бабушкиным на его "Ш-2", полетали да посмотрели на море с высоты двух километров, совсем скучно мне стало. Куда ни глянешь - белые поля, голубые торосы, и не просто торосы, а много валов ледяных один за другим застыли. И редко-редко, где черной змейкой узкое разводье пробежит.

Крепко застрял во льду наш "Челюскин". Носило его сначало вот здесь, к востоку от Колючина. И в припай мы попадали, и в дрейфующие льды. По нескольку суток подряд авралили, старались свой пароход из ледникового плена вырывать. Что только не делали мы! Аммоналом лед рвали, дробили его пешнями, топорами и ломами и отвозили в сторону. Авралами этими я командовал, а Отто Юльевич вместе со всеми работал, молодым пример показывал. С "Красиным" мы простились еще в Карском море. Застряли мы в каком-то проклятом ледяном болоте и никак не могли из него выбраться. Целых два месяца. Таскало нас туда-сюда, потом понесло к Беринговому проливу. 3 ноября продрейфовали мы мимо мыса Дежнева, и нас вынесло в пролив.

Трудно словами передать, какое ликование на "Челюскине" поднялось. Куда у людей усталость девалась. В чистую одежду переодеваться стали, мужики бороды сбрили. Все принарядились, как перед праздником. Песни понеслись над проливом, молодежь в пляс пустилась. Было чему радоваться: нас несло на юг, а до чистой воды оставалось всего полмили. Вот она, совсем рядом желанная свобода. Шутка ли сказать: на обыкновенном пароходе почти без помощи ледокола Северным морским путем прошли. Вот-вот разорвется перед кораблем ледяная перемычка - и "Челюскин" ринется на водные просторы. Стармех по телефону справляется, скоро ли ход машине давать. Кочегары, как черти, в топках шуруют, пар в котлах на самой высокой отметке держат. Я на верхнем мостике стоял и руку на телеграфе держал, чтобы без промедления в машину сигнал послать.