Полярный круг

— Мне Наталью Кузьминичну, — ответил Кайо, — она жила здесь.

Человек еще раз пронзил Кайо пытливым взглядом и коротко сказал:

— Входите.

Кайо последовал за ним, прошел через полутемную прихожую, с бьющимся сердцем вспоминая, как он заходил сюда много-много лет назад.

На том же месте стоял столик с телефоном, а над ним — потускневшее зеркало.

Мужчина открыл дверь в комнату и пригласил Кайо войти.

Это была не та комната.

— Садитесь, — сказал мужчина. — Если я не ошибаюсь, вы с Чукотки?

— Да, — ответил Кайо.

— Наталья Кузьминична умерла семь лет назад, — сказал мужчина.

Холодом повеяло на Кайо от этих слов. Он некоторое время сидел, не зная, что сказать. Что говорят русские в таких случаях?

— Я очень жалею, — медленно произнес Кайо.

— Вы у нее учились?

Кайо молча кивнул и сказал:

— Я и тут учился, в Ленинграде, заходил сюда…

— Так я же вас знаю! — оживленно воскликнул мужчина. — Помните, может быть, племянника Натальи Кузьминичны — Гришу?

Так вот он какой стал, Гриша. Сразу и не узнать. Трудно поверить, что этот человек когда-то был молоденьким, худеньким застенчивым парнем, приглашавшим Кайо поработать на Кировском заводе подсобником.

— Столько лет прошло, — заметил Кайо.

— Да, больше четверти века, — согласился Гриша, — А я вот здесь еще живу. Женился, дети выросли. Сам работаю на том же заводе, инженер-технолог. Сегодня отдыхаю. А как вы живете?

— Так, — ответил Кайо. Он все еще думал о печальной новости, о смерти своей учительницы. — Скромно живем. Я ведь тогда уехал, не мог учиться дальше по болезни. Тоже женился, дочку выдал замуж за ленинградца, поэтому и приехал.

— Подождите, — Гриша поднялся, скрылся на некоторое время и вернулся со старым альбомом. — Вот здесь чукотские снимки Натальи Кузьминичны. Вы посмотрите, а я пока поставлю чайник.

Кайо листал альбом и видел старый Улак, которого уже давно нет: два ряда яранг на берегу моря, подставки из китовых костей, на которых сушились моржовые кожи, лежали нарты, байдары, вельботы. Вот здание старой школы. У окон, смотревших в сторону лагуны, группа учеников: маленькие ребятишки и девчата. Среди них — Наталья Кузьминична. Почему он решил, что она была старой женщиной? Вот здесь, на фотографии, она совсем молоденькая, она весело смеется, на ней белая косынка… А вот и сам Кайо. Он стоит в конце ряда. Вот яранга Рычыпа. У входа старик с трубкой. Чубук у трубки толстенный. Это собственное изобретение Рычыпа. В чубук старик закладывал стружки, которые постепенно пропитывались табачным соком, так что их потом можно было курить.

Гриша, которого, наверное, давно звали по имени и отчеству, внес чайник и быстро приготовил все к чаепитию.

— Покойная тетя очень любила рассматривать эти фотографии, — заметил он.

— Всего этого давно нет! — невольно вырвалось у Кайо.

— Да, — кивнул Гриша. — Наталья Кузьминична часто говорила: «Чукотка сейчас совсем не та». Пейте чай… Она любила чай… Крепкий, называла его чукотским.

Когда Кайо собрался уходить, Гриша сказал:

— Можете взять на память этот альбом.

Кайо стал отказываться.

— Послушайте меня, — сказал Гриша. — Наталья Кузьминична была так предана вашей родине, что мне было бы очень приятно сделать что-нибудь приятное для вас. Я возьму отсюда только несколько фотографий, где есть она, а остальные можете взять. И мне будет приятно, поверьте.

Кайо повертел в руках альбом. Снова перелистал. Отказываться дальше было бы просто глупо.

— Большое спасибо, — сказал он.

— Вам спасибо, — ответил Гриша. — Спасибо, что не забыли свою учительницу…

Он некоторое время помолчал.

— Я очень многим обязан ей. По существу, она мне заменила мать, а потом была бабушкой и воспитательницей, нянькой моим детям.

— Она была настоящая ленинградка, — сказал Кайо.

Гриша кивнул.

Кайо вышел на улицу. Сияло солнце. Вокруг кипела жизнь, проносились автомашины, звенели трамваи. И все это пронизывало воспоминание об учительнице, заронившей в душу Кайо любовь к этому городу.

Крепко прижимая к себе старый, в плюшевом переплете альбом, Кайо спустился в прохладное подземелье метро.

11

Из глубины квартиры слышалась песня:

Позарастали стежки-дорожки,

Где проходили милого ножки.Позарастали мохом-травою…

Кайо нашел Иунэут на кухне. Она мыла посуду и пела. Лицо у нее было довольное, совсем не такое, как вчера. В цветастом халатике у нее был такой вид, словно она всю жизнь жила в городской ленинградской квартире и мыла посуду горячей водой, беспрерывно текущей из крана.

Заметив мужа, Иунэут засмущалась и перестала петь.

— Вот ты и пришел! — сказала она по-чукотски.

— Гулял по городу, — отозвался Кайо. — А где все люди?

— Пошли по магазинам. А я вызвалась убрать в квартире. Это так интересно!

— Что тут может быть интересного? — полюбопытствовал Кайо.

— Много! — ответила Иунэут. — Пылесос! Гудит как пурга, называется «буран». Пол натерла. Мазью, как вазелином. Видишь, как блестит?

В бытность студентом, он тоже натирал полы в общежитии. Но это делалось ногами, и работа эта была довольно тяжелой и нудной.