Полярный круг

— А мыть посуду — одно удовольствие, — продолжала Иунэут.

Кайо снял ботинки, нашел большие разношенные шлепанцы и обследовал квартиру. Иунэут постаралась на совесть. Нигде ни пылинки. Пол матово блестел, и войлочные подошвы скользили по нему, как по льду.

— Хочешь чаю? — спросила из кухни Иунэут.

— Хочу, — ответил Кайо.

Он сел на табуретку и устало вытянул ноги под столом.

Иунэут налила чай, пододвинула мужу вазу с вареньем и достала из холодильника вчерашний торт.

— Устал ходить? — сочувственно спросила Иунэут.

— Нет, не устал, — ответил Кайо. — В метро ехал. Заходил к старой учительнице. Помнишь, я о ней тебе рассказывал?

— Которая учила английскому?.. Как она тебя встретила?

— Умерла она, — вздохнул Кайо. — Семь лет назад… Родственник ее альбом мне подарил. Вот, погляди.

Иунэут пристально разглядывала фотографии, вздыхала, иногда спрашивала.

Кайо смотрел на жену. Кажется, его опасения, что Иунэут будет чувствовать себя неловко в новом, пока еще чужом доме, были напрасны. Она держалась, как настоящая хозяйка, уверенно, с достоинством.

Ему нравилось смотреть на Иунэут, и он подумал, что она, как и он сам (поспешил он тут же заметить про себя), еще совсем молодая и выглядит гораздо моложе своих лет. А здесь, в городе, она выглядела еще моложе. Неужто кэркэр[28] так старит? Конечно, тундровое хозяйство — это не кухня с белыми кафельными стенами, с газовой плитой, да такой, что даже есть градусник и стеклянное окошечко, чтобы видеть, как печется пирог, с горячей водой и всякими приспособлениями. Половину бы всего этого в жилище оленевода, чтобы он тоже жил по-современному, по-человечески в своей тундре. Наверное, это не так уж сложно, если созданы хорошие домики для дрейфующих станций, для антарктических зимовщиков…

— Хотела бы, чтобы в тундре было, как здесь? — спросил Кайо, чувствуя что-то вроде ревности оттого, что Иунэут здесь нравилось.

— Разве это возможно? — с сомнением покачала головой Иунэут.

— А почему нет? — возразил Кайо. — Надо только как следует взяться.

Он пил чай и думал, что, может быть, он и сам виноват, что в тундре еще не все так хорошо. Ничего не просил, не требовал, не предлагал, всем был доволен. Даже иной раз подавляя желания, старался, чтобы их было как можно меньше, следуя где-то вычитанному философскому учению о счастливом человеке как о человеке с минимумом желаний.

Что значит «минимум желаний»? Это у животного самый минимум, и то не у всякого! Выходит, Кайо, не сознавая того сам, пятился назад, считая себя в то же время современным человеком?

— Вот вернемся домой и возьмемся за дело как следует! — уверенно сказал Кайо, ставя вверх дном выпитую до дна чашку. — У нас теперь есть молодая подмога — Маюнна и Алексей. Уж они-то не захотят жить в яранге!

— Не только в яранге, но даже и в Улаке им не захочется жить, — сказала Иунэут.

— Это почему?

— Разговор такой слышала, — ответила уклончиво Иунэут.

— Какой разговор? — насторожился Кайо.

— Они тут рассуждали, как будут дальше жить, — нехотя принялась рассказывать Иунэут. — Алексей собирается поступать в строительный институт, а Маюнну склоняет к тому, чтобы она сдавала экзамен в медицинский. Да тут еще Виталий Феофанович вмешался. Он ведь большой доктор. Фтизиатр называется…

Иунэут уверенно произнесла это новое слово.

— Что ж мы, — растерянно произнес Кайо, — совсем одни в тундре останемся? Они о нас даже и не думают. И родители тоже… Взяли отобрали у нас Маюнну — а нам ничего! Как же так? Несправедливо!

Горячая обида захлестнула сердце Кайо, затмила свет. Обидно не то, что Маюнна и Алексей решили остаться в Ленинграде, а то, что все это обсуждалось за спиной Кайо, словно он сторонний.

Что же получается? Кайо привез их в Ленинград, вернее сказать, сам их уговорил поехать, а они тут сговариваются за его спиной. Ладно Алексей — он приехал на свою родину, в родной город, к своим родителям, но Маюнна!

— Что ты такой стал скучный? — участливо спросила Иунэут.

— Зря мы сюда приехали, — с горечью произнес Кайо.

— Только что, говорил другое, — заметила Иунэут.

— Откуда я знал, что так выйдет? — уныло сказал Кайо и вспомнил утренний разговор с Петром Тимофеевичем.

Судя по всему, сам Петр Тимофеевич ничего не знает о намерениях молодых.

Но каков Виталий Феофанович! Из всех он для Кайо был самый непонятный. Может быть, потому что очень такой… как бы это сказать — подчеркнуто внимательный, вежливый. Наверное, таким и должен быть хороший врач. Тем более фтизиатр.

О врачах-туберкулезниках Кайо сохранил самые лучшие воспоминания. Они какими-то едва уловимыми чертами отличались от других врачей. Может быть, оттого, что им приходилось долго, иногда годами лечить своих больных, которые в те времена, когда болел Кайо, все-таки в большинстве случаев умирали. Как не вспомнить доктора Сергея Владимировича Петрова, который лечил его. Доктор только что вернулся с войны, под его халатом виднелся офицерский китель, да и по улице Петров ходил в шинели — это видел Кайо, чья койка находилась у самого окна, выходившего на площадь Льва Толстого…