Читаем Полигон полностью

Синагога оказалась сильно охраняемой: в соседнем доме в специальном стеклянном эркере дежурил еврейский солдат с автоматом, на пустынной улице стоял армейский джип с израильскими номерами, проход в узком металлическом коридоре заканчивался стеной с ячейками для сотовых телефонов и прочих гаджетов, которые надлежало сдать. После покупки билета необходимо было зайти в рентгеновскую кабину наподобие установок в аэропортах. Меня это несколько удивило, поскольку в московской главной синагоге подобных мер не существовало.

Управившись за полдня, я вернулся и стал поджидать внука в уличном кафе на соборной площади, под окнами нашего отеля. Большие зонты над столами уже опустили, огромная гора Санта Марии дель Фьоре заслонила солнце. Нескончаемой вереницей двигались туристы. Заметно выделялись из этого разнообразия японцы. В одной руке каждый из них держал палку для селфи, в другой зонтик. Прикрываясь от зноя, они даже не подозревали, сколько мучений доставляют более рослым соседям по толпе своими зонтичными спицами.

Выпив пару кружек пива, я стал разглядывать отель и вдруг обнаружил между вторым и третьим этажами мемориальную доску с барельефом какого-то старикана. Проявив чудеса находчивости в переводе с итальянского, я понял, что доска установлена в честь Донателло в 1884 году.

Подошедшая позже вместе с внуком девушка-гид подтвердила мои неясные подозрения: в доме действительно жил и творил великий флорентийский скульптор. На мой не совсем удачный вопрос «Когда?», она небрежно ответила: «Ну, лет шестьсот назад».

Содрогаясь от предчувствия крупного исторического открытия, я затребовал объяснений у персонала отеля.

Симпатичнейшая пожилая женщина с некоторой будничностью сообщила, что да, в этом доме жил и работал Донателло, кое-что, конечно, поменяли, но многое осталось. Например, межэтажные лестницы с высокими ступенями. Необычный шаг я и сам до этого заметил. Как и непривычную прохладу коридоров при этой дикой жаре и отсутствии кондиционеров.

- Кстати, в вашем номере была его мастерская. Разве вы не заметили четыре огромных окна? Рамы, правда, поменяли, но проёмы остались прежними…

Как это можно не заметить… Грандиозный собор в пятидесяти шагах от наших окон, в котором может разместиться тридцать тысяч человек, нависал над моей кроватью, подсвеченный ровно и сильно. Благодаря таким панорамным окнам, высота нашего второго этажа казалась карликовой по сравнению со стометровой мощью, устремлённой в чёрное небо. Укладываясь спать, я чувствовал, что лежу под стеной храма проповедей Савонаролы и так же не защищён от итальянских интриг, как и братья Медичи.

Заметил, конечно, но чтобы вот так скучно валяться на кровати, где раньше стоял мольберт самого… и этот сам творил бессмертное… а я тут со своими жалкими потребностями…

- А здесь он рисовал эскизы, - невинно добавила дама, указав на открытую дверь помещения для приёма breakfast.

Вот что значит не заточенный на культуру взгляд! Несколько дней я тут завтракал и ничего кроме тяжёлых серебряных столовых приборов не заметил. А стоило поднять голову и увидеть тончайшей работы лепной потолок, рисованные картины на стенах и в углу небольшой портрет знаменитого постояльца. Всего-то шесть веков назад вот здесь, где я сейчас поглощаю йогурт, он продумывал свои сюжеты.

Шестьсот лет… основоположник итальянского Ренессанса… и вот такой дуболом, как я, запросто к этому прикасается…


Август 2015

Саканкур

Да-а, это не просто рынок. Чего только здесь нет! Парча, чеканные кубки, старинные ятаганы, кипы тканей, горы свитеров… Туфли висят в связках, как лук. Шашлычники виртуозно нанизывают куски баранины на шампура, через секунду мясо уже источает неимоверный аромат, жир капает в угли, вызывая множество микровзрывов.

Ювелир колдует над пластиной металла, которая на глазах превращается в изящный серебряный браслет. Рядом немыслимые ряды пряностей, куда и привела его Сабина. Базары далёкого польского детства тоже притягивали Боба как магнитом, но такого аромата и разнообразия цветов там, конечно, не было.

Продавец что-то горячо тараторит Сабине, томно наклоняясь к её уху, словно выдаёт все любовные секреты Востока. В его тарабарской скороговорке округлых и протяжных звуков явственно различается единственное твёрдое слово «саканкур». Сабина смеётся, оглянувшись на Боба, и всё-таки покупает у любезного, понимающего толк в женщинах продавца маленький медальон.

– Сказал, обязательно принесёт удачу, – перевела девушка, – только я ещё не решила, кто из нас его будет носить.

Роберту уже надоело следовать за ней, хотя разглядывать сзади её стройную, высокую, сильную фигуру с литыми ягодицами было очень даже приятно. В этой толчее всякое может случиться, поэтому он предусмотрительно и крепко взял её под руку.

– Может, по очереди поносим, – продолжала она свою женскую партию, – а может, и вместе. Шнурок большой купим и соединимся.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза