Полёт японского журавля. Я русский

Он не сразу смог узнать место, где когда-то стояли ворота. Пройдя перед этим посёлок, он не насчитал и десяти домов, в которых могла теплиться хоть какая-то жизнь. Напротив едва освещённых окон одного из бараков висело на верёвке тряпьё, тут же бегали два тощих беспородных щенка, слышались чьи-то голоса. Людей он так и не увидел. Что-то непонятное и неприятное было во всём этом.

Только по маячившим неподалеку силуэтам вышек он догадался, что стоит на территории лагеря. Остатки офицерского дома, столовая, вернее, то, что осталось от длинного низкого сарая, где кормили заключённых, – вот всё, что ему удалось распознать на месте некогда огромной обустроенной, если так можно было выразиться, территории, где он прожил почти три года. В груди защемило. Он так и стоял бы в нерешительности, если бы не почувствовал, что на него кто-то смотрит из темноты. Контуры еще не упавших опорных столбов его барака не давали различить фигуру человека, но Михаил точно знал, что она там есть.

– Кого там чума принесла? – услышал он недовольный голос. – Игнатич, ты что ли?

Михаил пошёл на голос и вскоре увидел человека. Того немного пошатывало, он был нетрезвым, и держался за доску, которую, по-видимому, только что оторвал от перегородки барака.

– Ну, чего уставился? – проворчал человек. Михаил подошёл почти вплотную и немного растерялся. Это был Зверьков, командир шестого отряда.

… – Ты кто такой будешь? – всё так же покачиваясь, спросил Зверьков. – Тут закрытая зона, сторож я. Посторонним делать нечего. Не видишь что ли, лагерь особого режима. Я заместитель Печёнкина.

Бурчание Зверькова всё больше забавляло Михаила, развеивая первое впечатление уныния и тоски. – А я, кажись, узнал тебя. Япона мать. Мишка, ты что ли? Мама японская, франтик какой. Ты кого тут забыл, в этом проклятущем месте?

– А ты? – спросил Михаил, подходя ещё ближе. В горле встал ком от волнения, он захотел обнять Зверькова, но вид пьяного бывшего командира отряда остановил его. Он достал папиросы.

– Курить будете?

– Давай, раз такой щедрый. Ни хрена себе! Костюм, шляпа, «Беломор»… – Зверьков привычно дунул в гильзу папиросы и стал покручивать её в пальцах. Огонёк-то есть? Мои спички отсырели.

Прикурив от зажигалки Синтаро, Зверьков закашлялся и выругался матом.

– Япона твоя мать, ой, простите, товарищ, не знаю какого вы звания.

– Полковник, – пошутил Михаил, на что Зверёк истошно рассмеялся, а потом отдал честь.

– Ну, Мишка. Шутить так и не разучился, япона мать. Полковник… Хотя, что нам ещё здесь делать. Тока шутить и осталось. Видишь, что от нашего барака осталось. Ни хера. Одни гвозди. Всех зэков на север угнали. Нам бы радоваться, а мы с тобой грустим. У тебя, может, выпить есть? Вина бы, хоть половинку стакана. О-о-ох, как мне хреново сегодня. – Зверьков начал что-то говорить в своей быстрой манере, потом он словно опомнился. – А ты здорово по-нашему стал гутарить, прям как из Полтавы вчера приехал. – Зверьков протяжно вздохнул, переключив внимание на папиросу. – Дай ещё парочку, что мне одна. Знаю, тебе не жаль. Ты всегда последнее отдавал братьям-зэкам.

– Вы что-нибудь знаете про медсестру из санчасти? – неуверенно спросил Михаил, пытаясь определить, где находился лазарет.

– Какую медсестру? Ты что, охренел. Мне только и надо, что знать про какую-то лагерную шлюху.

– Ну-ка, ты, выбирай слова, – Михаил взял Зверькова за шиворот.

– Отпусти, – сердито потребовал Зверьков, не пытаясь освободиться. – Мало в лагере было ****ей, что ли? Откуда я знаю, про какую ты спросил.

– Всё равно, не смей. Не от хорошей жизни было.

– Жизнь, она у всех разная была. Одних за скот держали, а другие сало кушали.

– Всё равно, не смей.

– А то, что?

– Ничего, – Михаил оттолкнул Зверькова, ему стало противно, он уже собрался уходить, но потом вспомнил, что идти ему особенно некуда. – Сам-то чего не уехал? Чего тут прозябаешь? – спросил он.

– Прозябаешь… А куда мне? Из маленького лагеря в большой? Не всё ли равно, где подыхать от водки. Думаешь, я не хотел, не просил? Транзитка большая, лагерей пока ещё хватает. Как Печёнкина перевели, они такую гниду прислали на его место… Вохры все как сырого мяса обожрались, что волки стали. Ладно бы хоть одни они лютовали, а то же и уголовники свои морды повытаскивали из всех щелей. Житуха началась, что в аду. Вы с дружком вовремя свалили. Не то, несдобровать бы вам. Сколько людей сгноили, выродки. И как таких земля держит.