Полёт пеликана

Бежать было поздно, да и неудобно, и я стала лепетать извинения, покаянно сложив ладони и глядя на смуглое морщинистое лицо, крючковатый нос и сухие втянутые губы старухи. Однако та меня не замечала и застыла столбом, сосредоточив внимание на удалявшейся гречанке. Её голова, обрамлённая седыми космами, выбившимися из – под   косынки, чудом державшейся на затылке, мелко подрагивала, губы беззвучно шевелились, шепча что – то явно непредназначенное для чужих ушей. Долгий пронизывающий взгляд, провожавший гречанку, говорил о том, что между этими женщинами существует давний затянувшийся конфликт, разрешить который не под силу никаким потрясениям и даже самому времени, замедлившему свой бег в этих сонных безлюдных улицах.

Можно было продолжать путь, но я оставалась на месте. Что – то было в этой старой, и, как мне казалось, глубоко несчастной женщине, притягательное, заставлявшее испытывать чувство сострадания и порождавшее невольное желание ей помочь.

Гречанка прошла метров сорок, и ни разу не оглянувшись, исчезла за поглотившей её дверью. Вздохнув, старуха перевела взгляд на меня и удивлённо подняла брови, словно я появилась здесь только сейчас. Я смутилась, представив себе, что думает эта женщина, глядя на белобрысую и краснокожую великовозрастную девицу, одетую в короткий топик и джинсовые шорты с потрёпанными внизу краями, едва прикрывавшими ягодицы, и чувствовала, что моё лицо, и не только лицо, а вся обгоревшая на солнце кожа краснеют ещё больше. Я развела перед нею руками, давая понять, что ещё раз покорнейше прошу прощения и развернулась, чтобы идти восвояси, но та вдруг заговорила, показывая пальцем на мои воспалённые чресла. Похоже, старуха хотела объяснить, чем лечится подобный недуг.

– Мне очень жаль, но я ничего не понимаю…– ответила я, и, тыча пальцем себя в грудь, представилась, – я Лера, Валерия…

– Леа… – ответила старуха, показав на себя, и снова стала что – то объяснять.

И вправду жаль, что я ничегошеньки не понимаю, думала я, кивая головой, возможно, её совет пришелся бы кстати. Прерывать пожилую женщину на полуслове было неудобно, но продолжать это бесполезное общение не имело смысла, и я начала потихоньку пятиться, продолжая согласно кивать. Вдруг сверху раздался непонятный шум, похожий на свист крыльев, а по стене мелькнула крупная тень. Я посмотрела в верх и увидела огромную птицу, парящую над нашими головами. Это был пеликан. Он приземлился в нескольких метрах от нас и, аккуратно сложив крылья, стал приближаться, неторопливо и важно переваливаясь с ноги на ногу.

Мне уже не раз приходилось видеть этих диковинных птиц, летавших вдоль побережья, но встречаться с ними так близко, можно сказать лицом к лицу, ещё не случалось, хотя очень хотелось.  Я слышала, что в Скандинавии пеликан является эмблемой донорства благодаря легенде о том, что эти птицы могут раздирать клювом свою грудь и кормить птенцов собственной кровью, и на всякий случай попятилась назад. Хотя видимой агрессии пеликан не высказывал, но у него был такой огромный клюв… В интернете пишут, что в его мешке может поместиться три ведра рыбы, целых три!!! Хотя доверять всему, что там пишут, не следует, но если долбанёт хотя бы разок, мало не покажется…

Леа стояла спокойно, а её подобревший взгляд, устремлённый на птицу, стал каким – то просветлённым, словно она встретила старого друга. Похоже, пеликан была ручной, и служил местной достопримечательностью. Подойдя ближе, он подставил ей голову и она стала её почёсывать, что – то приговаривая. Было видно, что оба испытывают друг к другу особую привязанность. Заметив на моём лице восхищение, Леа погладила его по спине и несколько раз повторила:  – Густав, Густав…

Не трудно было догадаться, что это его имя.

Леа была такой худенькой и маленькой, что спина пеликана доставала ей почти по пояс. При желании она вполне могла бы его оседлать и полетать в своё удовольствие. На ум пришла Гоголевская Солоха и я живо представила себе эту пару, летающую над ночным городом.

Во мне мгновенно проснулся азарт фотографа. Я подняла камеру и быстро защелкала затвором, торопясь снять эту экзотическую пару. Леа не возражала и стояла спокойно, а пеликан поднял голову и посмотрел ей в глаза, словно спрашивая, что она думает об этой голоногой, вконец обнаглевшей девице. Наверное, Леа решила, что я заслуживаю доверия, и решив нас познакомить, показала рукой в мою сторону и несколько раз назвала по имени.

– Я Лера, Лера…– повторила я вслед за нею.

Леа одобрительно кивнула. Решив, что контакт налажен, я осмелела и приблизилась к ним на расстояние вытянутой пеликаньей шеи. Но моя фамильярность пришлась птице не по душе.  Пеликан повернул голову, широко раскрыл клюв и крикнул. Его зычный голос, прокатившийся по стенам домов многократным эхом, был похож на хрюканье или мычание. Его окрик можно было понять, как требование оплаты за позирование. Я нашарила в сумочке десять евро и протянула Лее. Та молча приняла деньги, и, распахнув дверь, сделала приглашающий жест. Пеликан осуждающе крякнул и уступил мне дорогу.