Политическая и военная жизнь Наполеона

Князю Репнину было легко достигнуть первой цели, потому что Фридрих Вильгельм находил даже в самых условиях Кампо-Формийского трактата средства возвратить Гельдрию, если отвергнут систему вознаграждений; но зато второе предложение не имело такого успеха, и Пруссия не соглашалась нарушить принятого ею нейтралитета. Молодой король её, одушевленный стремлением ко всему благому и дорого ценивший выгоды мира, занимался только исправлением того, что было расстроено расточительностью отца его. Он был убежден, что вся политика его должна стремиться к одному охранению границ и чести своего флага, и к тому, чтобы благоденствовать в мире, между тем как его соперники разоряли друг друга. Строгие критики осуждали управление его министра графа Гаугвица(5), и, несмотря на красноречивую защиту знаменитого Ломбара, вышедшую несколько лет спустя, еще остается нерешенным, оценил ли вполне берлинский кабинет все свои выгоды? Нельзя не согласиться, что положение Пруссии было весьма затруднительно: будучи государством второстепенным, она должна была держать равновесие между могущественнейшими державами, готовыми прийти в столкновение. К которой бы стороне ни пристал Берлинский кабинет, он мог дать решительный перевес; но нельзя же было ему оставаться спокойным зрителем унижения империи и порабощения Швейцарии и Италии. Может быть, явившись вооруженной посредницей, Пруссия бы лучше предохранила себя от бедствий, нежели сохраняя строгий нейтралитет. Умение пользоваться всем и обстоятельствами и вовремя употреблять свое могущество есть доказательство обширной и глубокомысленной политики. Вся логика Ломбара не в состоянии убедить нас, что Пруссия в эту решительную минуту употребила все свои усилия, чтобы отклонить грозившую Европе войну. Если бы она твердо и откровенно объявила умеренные требования, то склонила бы и Директорию к очищению занятых после мира земель, и Венский кабинет к большей уступчивости.

Австрия со своей стороны, несмотря на готовность выполнить обещания, не могла однако же не видеть необходимости положить основание будущих отношений между четырьмя первенствующими державами. Она выигрывала в любом случае, потому что и самые несогласия могли только благоприятствовать её оружию.

Известие о поражении при Абукире и война, объявленная нам Портой, удостоверили Австрию что она, вступив снова на военное поприще, может возвратить Италию. Там считалось, правда, 100 000 французов между Альпами и Тибром; но войско это было лишено всех припасов, оставлено на жертву всех нужд нерадением правителей, раздроблено для удержания обширных завоеваний Франции, и потому не в состоянии было успешно действовать. Сверх того, самовластные поступки с Цизальпинской Директорией, и деспотизм Труве и Брюна с правителями республики, которая долженствовала быть независимой, произвели неудовольствие даже в ломбардцах, бывших самыми ревностными приверженцами Франции, и совершенно восстановили против нас всех, еще державших сторону Австрии. Хотя Брюн и был потом заменен Жубером(6) в главном начальстве над итальянской армией, но зло уже было сделано; и тем труднее можно было изгладить это дурное впечатление, что причины народного неудовольствия не были устранены.

Не лучше поступали мы с Пьемонтом; и не слишком дружелюбное расположение туринского двора оправдывалось нашими собственными действиями. Вместо того, чтобы стараться всеми мерами сделать из него верного союзника, вознаградив за понесенные потери, мы напротив возмущали его владения подобно Швейцарии, чтобы ввести их в состав демократической системы. Занятие туринской цитадели нашими войсками не остановило распространителей новых идей, но придало им еще более смелости. Карл Эммануил, заключивший наконец с нами оборонительный и наступательный союз, по которому обязывался выставить 8-ми тысячное вспомогательное войско, разумеется, неохотно сносил подобные поступки. Великий герцог тосканский принадлежал к австрийскому дому, и несмотря на его мирное расположение, этого родства было достаточно, чтобы подать повод захватить его владения, и таким образом связать римскую республику с цизальпинской и лигурийской. Могли ли мы увеличить подобным поведением число приверженцев наших? К тому же и уважаемый всеми Пий VI, лишенный нами светской власти, употреблял все свое влияние, чтобы увеличить число наших врагов.