Политическая и военная жизнь Наполеона

Присутствие мое возбудило энтузиазм народа. Военная слава моя успокоила всех, страшившихся неприятельского вторжения. Проезд мой походил на триумфальное шествие, и достигнув Парижа, я убедился, что Франция зависела от моей воли, что все в ней созрело для великого переворота.

После революции, сокрушившей до основания общественное задние, изменившей все выгоды, все обычаи, правительство, желающее положить конец этим потрясениям, не должно довольствоваться исправлением законов, рожденных безумием духа партий, или изданных в состоянии совершенного исступления; оно должно заменить их конституционной хартией, которая бы нерушимо утвердила главные, основные положения органических законов и, в особенности, обеспечила общественную свободу; предоставить времени и опытности издавать исподволь частные законы, утверждающие ход правления и собрание узаконений, которыми бы определялись права и обязанности граждан. Каждый просвещенный человек чувствовал, что конституция III-го года ни куда не годилась, и что утвержденное ей управление было вовсе несообразно, а правители не имели никаких способностей; но не все соглашались на счет средств, могущих исправить зло.

Способы для уничтожения этого зла, разрушающего представительную и избирательную державу, более или менее затруднительны, смотря по положению, в которое она приведена прежними событиями. С первого взгляда кажется самым простым и естественным средством, вверить Законодательному корпусу право исправить конституционную хартию. Но, придерживаясь этой системы, не должно ли опасаться, что совещательные сословия, желая ограничить исполнительную власть, станут пользоваться всяким случаем уничтожать ее, что каждый день будут являться новые честолюбцы, и что наконец неприязненные столкновения двух властей ниспровергнут вскоре первоначальные учреждения. Если же, напротив того, вверить исполнительной власти это право изменений, то не увеличится ли опасность, и налагая оковы на совещательные собрания, не принудят ли их под предлогом общественного блага к самоуничтожению, подобному тому, которое разрушило 18-го фруктидора Законодательный корпус? Притом, какую доверенность может внушить договор, существование которого зависит от произвола правительствующих лиц, которых обязанности в нем едва означены, а власть весьма неопределенна?

Если бы, избегая этих двух опасностей, вверили охранение конституции третьей власти и вместе с тем возложили бы на нее введение больших преобразований, требуемых нуждами и желаниями всего народа, то нетрудно предвидеть, что цель не была бы достигнута; исполнительная власть, распоряжающаяся государственною казною и армиею, заключающая союзы и раздающая места, будет неминуемо управлять этою новою властью, или вскоре придет с нею в столкновение. Каковы бы ни были последствия этой борьбы, они всегда будут гибельны потому что государственный удар против этого собрания сделается неизбежным, если оно не согласится добровольна принять недостойную роль Тибериева сената, или, на против того, не овладеет верховною властью, как некогда мятежный сенат в Стокгольме.

Эта истина, выведенная из многих опытов, служит доказательством, что представительное правление, зараженное духом безначалия, не может быть подвержено переменам без того, чтобы не приводить ежеминутно в опасность свободу, или не потрясать государство учреждениями, рождающими то зло, которое хотят искоренить.

Но когда учрежденная для этого власть не представляет в пользу исправлений почти никакого ручательства, то необходимо должно прибегнуть к переворотам, производимым штыками. Это средство хотя не менее ужасно, но применение его не всегда было гибельно для народов, к нему прибегавших. И в самом деле, что бы ни говорили против этого политики, которые хотят подвергнуть ход государственных дел неизменным правилам, но разгон парламента Кромвелем, Стокгольмского сената Густавом III и 18 брюмера, служат доказательствами, что употребление вооруженной силы в великих опасностях, угрожающих народу, также может быть признано одним из спасательных средств. Впрочем, если мое мнение и подкрепляется этими важными историческими событиями, то еще остается вопрос, через кого и в каких обстоятельствах должно прибегать к этим мерам, чтобы не сделать их в тысячу раз ненавистнее, нежели все зло, происходящее от ошибочных учреждений, или чтобы не довести народа до отвратительных переворотов римской империи во время ее падения. Так как я не намерен углубляться в подробности относительно гражданского права, то ограничусь лишь теми замечаниями, которые необходимы, чтобы справедливо оценить событие, которое считаю долгом представить с некоторыми подробностями.