Полковник

— Карчухина, говорят, в зеленку переводят, — Клавдия Семеновна сказала.

— Везет же Карчухину, — вздохнула Светлана Герасимовна, — рука судьбы.

— Да не судьбы, а тестя.

— Да ведь что в лоб — что по лбу.

— Вот, кандидат всего-то, а уже в зеленке! Шеф — доктор, а дальше синюшника ему не светит… Да-а… — мечтательно сказала Клавдия Семеновна. — В синюшнике уже много наших… и Рыбин, и Костромичев, и…

— В синюшничек попасть бы, — сладко сказала Светлана Герасимовна.

— Дави на шефа, — советовала Клавдия Семеновна, — ты же молодая — тебе расти надо, а синюшник для тебя — всё! Ты понимаешь?

— Я-то понимаю, шеф бы понял!

Зелёнка, синюшник, желтяк — зоны наблюдения за Большим Экспериментом, концентрическими кругами расходящиеся от больницы, где, собственно, и осуществляется сам Эксперимент. Зеленка — это самая первая зона непосредственного наблюдения в самой клинике, она для избранных. Доктора и то не все удостоятся надеть специальную зеленую форму. Синюшник — зона условно синего цвета, это, собственно, Город, в котором состоится Эксперимент, вернее, старая часть его, вокруг которой возводится уже каменная стена, вернее, старая, древняя, подновляется. Это для тех, кого в Город пропустят по специальным синим пропускам в финал Эксперимента, который, по расчетам, планируется где-то на середину лета. Попасть в синюшник было бы великим счастьем, ведь кроме синей формы — пожизненное звание, пожизненная пенсия-синюха, но уступающая нынешней докторской. Оставшиеся за городской стеной будут наблюдать за Экспериментом по телевизорам. Это уже третья, условно желтого цвета зона — желтяк. Все желтяки (и мэнээс Скачков, значит) получают пожизненную желтую форму, плюс им зачтется кандидатский минимум, который у мэнээса Скачкова до сих пор не сдан, пустяк — а приятно. Ну а если серьезно, то это еще ступенечка к званию кандидата. Так что мэнээсу Скачкову уже недолго осталось. Поэтому разговоры о синюшнике, а тем более о зеленке если и интересовали его, то лишь в чисто абстрактном плане, уж кому-кому, а ему-то надеяться не на что. Он спросил:

— А в какой, собственно, пропорции?

— Что в пропорции? — не поняла Клавдия Семеновна.

— Да купорос-то растворять.

— А-а-а… — Она пожала плечами. — Вообще-то я могу спросить у брата.

— Да проще, старик, — сказал вернувшийся к чаю Бушинский, — сходить в библиотеку и все узнать.

— И правда, — стал подниматься мэнээс Скачков.

— Давайте сначала чаю попьем, — сказала Светлана Герасимовна.

— Да, — сказала Клавдия Семеновна, — пора, до обеда час сорок.

— Нет, — сказал мэнээс Скачков, — сегодня уж без меня, пойду в библиотеку.

— Хозяин — барин! — вдогонку крикнула Клавдия Семеновна и хохотнула.

В технической библиотеке мэнээс Скачков ничего про побелку потолков не узнал. Возвращаясь домой в битком набитой электричке, он думал: «У кого бы спросить?» Столько народу было вокруг, а спросить не у кого. Скачков-мэнээс перебрал в памяти всех знакомых, спросить, кроме Зинки-аптекарши, было не у кого. Зина, как назло, уехала в отпуск на родину, в свое Приморье.

Тогда мэнээс Скачков решил пуститься на хитрость: он подойдет завтра во время обеда к рабочим, ремонтирующим у них в НИИ второй корпус, и как бы невзначай заведет разговор и все расспросит. И повеселевший мэнээс Скачков от задуманной хитрости без особых на сей раз потерь настроения в переполненной электричке доехал до своей малогабаритной квартиры.

На другой день он узнал немного, то ли не очень умело он начал разговор с двумя рабочими, закусывающими в обед на подоконнике второго корпуса, то ли по другой, не потолочной специальности они работали, то ли просто не в духе были, поминутно ругая (это «падло»!) прораба, не закрывшего им какую-то процентовку. Впрочем одну фразу мэнээс Скачков запомнил:

— Надо промыть сперва потолок.

— Но как? — наивно вырвалось у Скачкова, и рабочие, поняв, что имеют дело с дилетантом, расхохотались грубо.

Потом один, тараща на мэнээса Скачкова глаза, полные слез от смеха, стал тыкать испачканным краской пальцем в мэнээса Скачкова, глотать поскорее засунутые в рот огромные куски грудинки и целый помидор, очевидно, лишь для того, чтобы еще что-то сказать обидное мэнээсу Скачкову. И наконец, проглотив непрожеванное, хрипло гаркнул:

— Тряпкой!

После чего работяги покатились от смеха, а Скачков побрел к себе.

Но кое-что он уже имел и на другой день, проходя мимо другой уже группы рабочих, остановился, задумчиво глянул на потолок и как бы невзначай, но так, чтоб всем было слышно, произнес:

— Потолочек энтот, ежели белить когда придется, хорошо б сперва промыть! — Рабочие сразу перестали говорить, Скачков же мэнээс продолжал, задравши голову, разговаривать как бы сам с собой: — Да, грязен, грязен, родимый, вон пятно и тут еще одно, мыть, обязательно промывать надо, но вот чем? Вопрос. Да и высоко, на него ведь не залезешь, не муха! — И мэнээс Скачков хохотнул над собственной остротой насчет мухи.