Полковник Ростов

Как в прихожей тихо ни говорили, она услышала, спустилась к ним. Ахнула:

— От вас порохом пахнет… — И обняла Крюгеля, понимая, что он уходит навсегда.

Не спали. В восемь утра покинули Целлендорф, Ростов вел «майбах» вдоль домов, увешанных давно уже не виденными флагами с нацистской свастикой: народ радовался тому, что Гитлер жив, тому, что еще сохраняется надежда на скорое окончание войны. По радио передавали еще ночью произнесенную Гитлером речь: «Мизерная кучка тщеславных, бессовестных и вместе с тем преступных, глупых офицеров сколотила заговор, чтобы убрать меня, а вместе со мною уничтожить и штаб оперативного руководства вооруженных сил. Бомба, подложенная полковником графом Штауффенбергом, разорвалась в двух метрах справа от меня….» И после речи традиционный, но сегодня особо мужественно зазвучавший баденвейлеровский марш. Моника радостно вскрикивала, слушая речь и улыбаясь всему Берлину, который показывал пример неистощимости и цепкой выживаемости; несмотря ни на какие бомбежки, уборка улиц продолжалась и вывоз мусора не прекращался, более десяти тысяч полицейских несли бесперебойную службу, почтальоны находили адресатов среди разрушенных кварталов, афиши извещали о концертах филармонии, почти на каждом углу цветочницы предлагали свой товар, и спешащие люди быстро расхватывали свежие букетики; все спешили, через сорок минут начнется налет американцев, а надо добраться до работы, и хвала городским властям и доктору Геббельсу: наземные и подземные поезда работают!

Ростов довез Монику до завода и легкомысленно пообещал вскоре вернуться, сам, впрочем, не зная, зачем ему Брюссель и как вообще жить дальше. Аресты в ближайшие дни не ожидались, Гиммлер не бездействовал, Гиммлер решал, кого брать, а кого не трогать, приберечь для фронта. Разные слухи ходили о Париже, о том, как, выполняя план «Валькирия», вермахт взял под стражу гестапо и СС, а затем милостиво отпустил, в честь чего была устроена всеобщая попойка, после каковой вермахт лишил себя командования; многих арестовали и увезли на Принц-Альбрехтштрассе, кое-кто стрелялся или проглатывал яд; в Брюсселе, правда, мало что изменилось; по-прежнему пахло кофе, девушки всех национальностей стояли в выжидательной птичьей позе на центральных улицах, напоминая Ростову марабу и фламинго — такие же длинные ноги, тот же взгляд отрешенности, те же вопрошающие глаза. Моника все-таки была лучше всех этих пернатых, и как-то подумалось: не отправить ли вещи на ее квартиру? Своей ведь нет, ее и не будет: через полгода варвары ворвутся в Германию, страна возьмет на постой миллионы наглых солдат, чужих и жадных до женщин и добра, еще не сгоревшего в пламени пожаров. Ойген пропал, возможно, спрятался в Испании. Портье в отеле скалил зубы, англосаксы теснили немцев, нормандский плацдарм вот-вот расширится до Парижа; оберштурмбаннфюрер Копецки, 26 июля в номер заглянувший как бы невзначай, грустно признался, что время упущено, бастионы Атлантического вала трещат, его дивизии пришел конец, сам он уцелел только потому, что был вызван в Берлин, а сейчас прибыл сюда, чтоб забрать полковника Ростова. Гиммлер по приказу фюрера создал при гестапо Особую комиссию по делу 20 июля, хватают всех подряд и большей частью вскоре отпускают, та же участь ждет и Ростова, ни в чем не замешанного, в совращении несовершеннолетней девушки разве лишь, однако же отбыть эту тяжкую — не столько для Ростова, сколько для него, Копецки, — миссию все-таки придется, итак — в Берлин, побыть гостем столицы, почетным — поскольку лично он, Копецки, поручился за него, и многое в поручительстве — от полковника Больбиндера, друга Ростова, а Больбиндер, с которым Копецки имел честь познакомиться несколько дней назад, высоко, очень высоко отзывался о полковнике Ростове…

«Скандинав» либо мученически погиб, ни слова не сказав, либо, брезгливо выдворенный из полиции на улицу, убрался восвояси, перепрыгнул через проливы и исчез в мокром от дождя Стокгольме. На Бендлерштрассе никаких следов не оставлено, Крюгель уже на пути к русским, обер нем как могила, Рената Уодль еще молчаливее, а чтоб дознаться, кого все-таки искал в Берлине Ростов, — так пусть по столице бегают ищейки из собачника на Принц-Альбрехтштрассе! Да им сейчас не до Ростова, на другие запахи реагируют, причем — выборочно, многим дарованы жизнь и свобода, Гиммлер посвятил их в свои планы заблаговременно. Рейхсфюрер СС попал впросак: надо карать мятежников, но так карать, чтоб меч правосудия не опустился на головы генералов и офицеров, которые, возможно, и содействовали заговорщикам, но даже временное отстранение их от должностей не должно пагубно сказываться на фронтовых делах. Потому и взята была для раздумья четырехдневная пауза.

— Придется за вещами попозже заехать, — огорчился Ростов, отлично зная, что в Брюссель уже не вернется. Прощай, Бельгия! Прощай, Германия!