Полководцы первых Романовых

Всего за десятилетие (!) — с 1805 по 1815 год вооруженные силы Наполеона с союзниками и антинаполеоновских коалиций, как минимум, десять раз встречались на поле брани при общей численности от 200 тысяч человек. При Ваграме (1809) билось порядка 300 тысяч комбатантов, в рамках Бородинской битвы (1812) — 250–260 тысяч, при Бауцене (1813), по разным подсчетам, — от 215 до 250 тысяч, под Дрезденом (1813) — без малого 400 тысяч, а Битва народов у Лейпцига (1813) собрала полмиллиона бойцов. В два раза чаще (более 20 раз!) за этот период на поле боя встречались армии общей численностью от 100 до 200 тысяч человек. Даже на Пиренейском фронте, который по сравнению с немецким, австрийским или русским выглядел второстепенным, по разным подсчетам, от трех до пяти раз происходили баталии подобного масштаба, в том числе известные битвы при Талавере (1809), Арапилесе (1812), Виттории (1813).

Аустерлиц (1805), Красный (1812), Лютцен (1813), Кацбах (1813), Лаон (1814), Линьи (1815) и Ватерлоо (1815) — это всё от 150 до 200 тысяч участников.

Сражения фактически превращаются в то, что позднее назовут «фронтовыми операциями».

В середине и второй половине XIX века величайшие баталии происходили в Центральной Европе, между войсками Италии, Австрии, Пруссии и Франции.

К счастью, на долю России после окончания Наполеоновских войн редко выпадали масштабные кровопролитные сражения. Для отечественной военно-исторической мысли, конечно, чрезвычайно важны и Крымская война 1853–1856 годов, и Русско-турецкая война 1877–1878 годов. Однако генеральные сражения, которые велись тогда в поле, имеют относительно незначительный масштаб, — если сравнивать их с крупнейшими военными событиями той эпохи, происходившими в Западной Европе и Северной Америке. Самая большая битва Крымской войны состоялась на реке Черной (1855). С обеих сторон в ней участвовало примерно 115–120 тысяч человек. Поражение Российской империи в этой войне было весьма разорительным и деморализующим, но в чисто военном отношении оно вовсе не имело катастрофических размеров. Что же касается Русско-турецкой войны 1877–1878 годов, то самым многолюдным стало Авлияр-Аладжинское сражение (1877), в рамках которого противоборствовали 90–100 тысяч человек[77].

Несколько более значительны боевые эпизоды американской Гражданской войны 1861–1865 годов. Из них выделяются прежде всего четыре сражения с наибольшим количеством участников: при Фредериксберге (1862), Чанселорвилле (1863), Геттисберге (1863), а также так называемая Битва за Атланту (1864). Численность их участников колеблется от 165 до 195 тысяч человек. Однако и они далеко не достигают масштаба главнейших битв, которые происходили тогда в Западной Европе. Кроме того, долгое время качество войск, сражавшихся на обеих сторонах, оставалось весьма низким. Слабо организованные толпы добровольцев, подверженных массовому дезертирству, плохо обученных и пестро вооруженных, сталкиваясь между собою, нередко приходили в состояние хаоса.

В Европе между 1859 и 1871 годами, то есть всего за 12 лет, имели место шесть громадных баталий: Сольферино (1859), Кёниггрец (1866), Марс-ла-Тур (1870), двойная битва при Сен-Прива — Гравелот (1870), Седанская катастрофа (1870) и крушение Западной Франции при Ле-Мане (1871). Численность участников варьирует от 225 бойцов при Ле-Мане до 440 тысяч у Кёниггреца.

Европа фактически возвращается к напряженному и кровавому десятилетию Наполеоновских войн, хотя ни одной сколько-нибудь длительной войны не ведется. Одно-единственное крупное сражение теперь может забирать у борющихся сторон столько же сил и средств, сколько требовала большая военная кампания за сто лет до того.

Можно было бы предположить, что и потери, которые оказывались итогом решающей баталии, также становились адекватны ущербу, нанесенному людским ресурсам государства в длительной войне столетней давности, а страна за один день теряла столько же убитыми и ранеными, сколько во времена Войны за австрийское наследство оставляла на полях сражений за год, а то и за несколько лет. Но это совершенно не соответствует действительности. Процент потерь относительно общей численности сражающихся — невелик. Солдаты, призванные на службу в порядке всеобщей воинской обязанности, не проявляли должной стойкости. Первый серьезный натиск врага нередко приводил их в состояние паники, которую ничем не могли остановить офицеры. Даже организованное отступление часто превращалось в бегство, сопровождавшееся массовым дезертирством. Кроме того, полководцы, ведя стратегическую игру, отступали порой задолго до того, как их войска попадали в ситуацию неминуемого разгрома — достаточно было увидеть тактический перевес врага. Это во многом объясняется опасением утратить контроль над войсками, управляемость которых понизилась в принципе.