Полководцы первых Романовых

— С прочими вы как-нибудь управитесь, ведь будете всему войску начальники, а не простые воины. Знаю, труд большой. Знаю, головы свои положить можете. Он тебе терновый шлем ныне предложил, как Христу терновый венец на главу надевали. Христос носил, и ты не откажись.

Пожарский вздохнул с печалью:

— Не себя жалею, отче. Что себя жалеть? Я мясо рубленое, стреляное. Мне от Бога назначено лоб под чужие сабли подставлять… Людей своих не желаю напрасно к смертной чаше вести. Да и чужих людей также страшусь в поле положить без дела, за пустое. Опять все рассыплется из-за скверны людской.

— Не за пустое, князь. Патриарх заточен. Храмы стоят без пения. Злой враг попирает православную веру. Да и видишь же ты — не все скверны`, есть еще чистые люди! Ради Бога, князь. Впрягайся, больше некому воз везти.

За дверью послышался шум. Что за шум? Не понять… Неужто сам большой воевода перед настоятелем Печерским, пусть и древней обители начальником, а все же не московской, на колени становится? Царский доверенный человек, при дворе государевом служивший?! А ведь так и выходит, не иначе!

— Ладно, — едва слышно произносит князь, — видно, пришло время опять под стяг вставать. Ну, что дал Бог, тому и быть. Благослови, отче.

Вышел Дмитрий Михайлович из трапезной. Повернулся к Козьме:

— Какого ты роду будешь?

— Отец мой в Мясном ряду был торговец, и я таков же.

Тогда — в первый раз — улыбнулся князь Рюрикович и сказал:

— Прости меня, земский староста. Прости меня, торговый человек. Прости меня. Я не прав, а ты прав. Теперь вместе за одно дело постоим. Будешь ты один казной ополчения ведать, верю я тебе одному. Давай-ка обнимемся.

Они обнялись да вернулись за трапезу…

И будут у них еще годы общего дела, и годы крепкой дружбы двух русских православных людей, честных и храбрых. И будут битвы, раны, потери. И будет Кремль, открывший им ворота. И будут польские паны, бросающие оружие к копытам их коней…

Но у истоков лежал дождливый день, да моление печерского настоятеля, да терновый шлем, предложенный нижегородским купцом и принятый московским воеводой.

Собирая силы, Минин и Пожарский с нижегородцами рассылали по городам и землям грамоты. Смысл этих грамот лишь во вторую очередь — политический, агитационный. Прежде всего они являются памятниками христианского миросозерцания, поднявшегося на небывалую высоту.

Составители грамот ясно понимают: «По общему греху всех нас, православных християн, учинилася междоусобная брань в Российском государстве». Вторжение «польских и литовских людей» — такое же несчастье, пришедшее попущением Господним «за грех всего православного християнства». Восставая от греха, видя «неправду» чужеземцев, «…все городы Московского государьства, сослався меж собя, утвердились на том крестном целованьем, что бытии нам всем православным християном в любви и в соединении, и прежнего медоусобства не счинати, и Московское государство от… польских и от литовских людей очищати неослабно до смерти своей, и грабежей… православному християнству отнюдь не чинити и своим произволом на Московское государьство государя без совету всей земли не обирати»… Однако это единство разрушилось под Москвой. Кто-то из ополченцев ударился в грабежи, кто-то поддался привычному соблазну самозванщины. Необходимо новое единство. Но глубинная основа его не должна измениться. Следует «…за непорочную християнскую веру, против врагов наших, польских и литовских людей до смерти своей стояти и ныне бы идти на литовских людей всем… чтоб литовские люди Московскому государству конечныя погибели не навели… а нашим будет нерадением учинится конечное разоренье Московскому государьству и угаснет корень християнския веры и испразднится крест Христов и благолепие церквей Божиих… ответ дадим в страшный день суда Христова»^{16}.

Христианское покаяние означает прежде всего «исправление ума». А значит, отказ не только от прежнего образа мыслей, но и от прежнего образа действий. Победа над неприятелем четко связывалась у руководителей ополчения с возвращением нравственной чистоты, с соединением русского народа в любви и вере.

Минин, Пожарский и его воинство покинули Нижегородчину в феврале 1612-го. Но и на Москву не двинулись прямым путем.

В поисках пополнений земцы прошли по городам Поволжья от Нижнего через Балахну, Юрьевец, Кинешму, Плёс и Кострому до Ярославля. Заняли Суздаль отрядом стрельцов князя Романа Петровича Пожарского — двоюродного брата Дмитрия Михайловича.

Ополчение встречали с радостью, оказывали ему добровольную помощь. Так произошло в Балахне, Юрьевце, Ярославле. Подошли полки из Коломны, Рязани и Казани.