Клод Изнер

Полночь в Часовом тупике

Посвящается Кейта Лефевру Коики

О, вспомни: с Временем тягаться бесполезно;

Оно — играющий без промаха игрок.

Ночная тень растет, и убывает срок;

В часах иссяк песок, и вечно алчет бездна.

Шарль Бодлер «Часы». Из сборника «Цветы зла». Перевод Эллиса

Перевод с французского осуществлен по изданию «Minuit, impasse du Cadran» 'Editions 10/18, D'epartement d’Univers Poche, 2012

Глава первая

Воскресенье, 29 октября 1899 года

Над городом брезжил промозглый, ненастный рассвет — осенью в Париже такое часто бывает. При желтом свете газовых фонарей повозки молочников грохотали что есть мочи по камням мостовой. Появлялись и зеленщики, толкая перед собой тележки с товаром. Фонари гасли, лиловый небосвод медленно светлел. На бульваре Клиши[1] армия дворников метлами разгоняла ночь, сметая с тротуара мусор, оставшийся от вчерашнего праздника. Появилась вторая группа утреннего кордебалета: расклейщики афиш под шквальным ветром пытались приклеить на стены свои плакаты в черных рамках, действуя при этом беспорядочно, но настойчиво. Но каждый раз с Монмартрского холма вдоль улицы Мучеников[2] проносился вихрь, сводивший на нет всю их работу. Ветер вырвал из сумки расклейщика стопку листочков и беспечно гонял их в воздухе. Медленно кружась, как сухие листья, они опускались на тротуар.

Какой-то верзила в плаще и шляпе, из-под которой выбивались белоснежные длинные пряди, нагнулся, достал из водостока промокший листок и сунул его к себе в карман. Затем он быстрым шагом направился в сторону бульвара Рошшуар и зашел в первый же попавшийся кабак. У стойки суетилась хозяйка — бледная немощь, тощая, как подросток.

— Да ты, старый гиббон, с дуба, что ли, рухнул? Я в такое время только кофе могу тебе подать. Мне тут есть чем заняться, между прочим.

— Можно без сливок, но ведь тебе ничто не мешает добавить туда капельку кальвадоса?

Хозяйка неохотно занялась кофе.

— Папаша Барнав, похоже, у тебя трубы горят? С кем поведешься…

— А кто этот старый бродяга? — шепотом поинтересовался продавец губок.

— Бывший извозчик. Чтобы заработать на хлеб, он берет под защиту всяких нализавшихся типов и провожает до дома. Охраняет их от других пьяниц, которые норовят обобрать тех до нитки. Вроде как ангел-телохранитель. Ангел не ангел, а крылышки ему подрезали давным-давно! Я ему спуску не даю, ему для работы трезвость надобна, так, Барнав?

— Не надо ля-ля, хозяйка. Я из кожи вон лезу, а что мне за это? Буквально гроши. Пятьдесят-шестьдесят су — это в лучшем случае! И ни разу в жизни пьяного не надул, между прочим.

— Да, ты честно работаешь, никто, по счастью, не жаловался. Но если такое случится, тебе же будет хуже.

Папаша Барнав промурлыкал:

Вот муж ваш цел и невредим,Да только пьян, бедняга, в дым.

Усевшись за круглый мраморный столик, он развернул мокрую бумажку — ту, что подобрал в канаве. Хриплым голосом зачитал: