Полночная ведьма

– Так что, как видите, – слишком громко продолжает он, – ваше мнение действительно… является ценным. Или будет таким, когда вы наконец решите его высказать. – Он понимает, что ему нужно отвести от нее взгляд, смешать немного красок и, возможно, поработать над одним из углов портрета. Все, что угодно, лишь бы не стоять как столб, глядя, как она сейчас пялится на него самого. Но ему хочется и дальше глядеть на нее. Хочется упиваться каждым мгновением ее близости.

Наконец она начинает говорить, ни на секунду не отрывая глаз от его лица.

– Я думаю, Перри прав. У вас получилось совсем неплохо.

– О, спасибо, – благодарит он, по правде говоря, больше не вспоминая о картине. Он думает о том, как блестят сейчас глаза Лилит. О том, как чиста и светла ее кожа. О том, что, даже одетая в черное, она излучает сияние. Он ловит себя на том, что улыбается ей широкой и открытой улыбкой, которую он просто не в силах сдержать. Причем улыбка эта почти не связана с оценкой, которую она дала его работе. И к его изумлению, и, если бы он посмел признаться в этом себе самому, к его восторгу, она улыбается в ответ, и от очарования ее улыбки сердце бьется быстрее.

Брэм Кардэйл, – мысленно ругает он себя, – что ты сейчас делаешь, черт тебя возьми?

* * *

За минуту до поднятия занавеса Стрикленд усаживается на свое место в первом ряду балкона первого яруса. Он специально пришел именно в это время. Явись он позже, он привлек бы к себе нежелательное внимание или бы его даже отказались пустить в зал, пока не начнется антракт. А если бы он сел на свое место раньше, с ним, чего доброго, мог бы заговорить его сосед. Ему известно из опыта, что завсегдатаи оперы – это общительное и болтливое племя, склонное заводить знакомства на основе общей любви к Вагнеру или Пуччини или обоюдного желания показать, что вы оба театралы и вместе с остальными такими же театралами реагируете на спектакль как некое единое целое. Никто из знающих Николаса Стрикленда не удивился бы, услышав, что он не разделяет подобной склонности к стадному поведению. И когда желание послушать божественную музыку заставляет его купить билет в оперный театр, он делает это несмотря на присутствие там других любителей оперы, а не благодаря ему. Он предпочел бы, чтобы в зале не было вообще никого, кроме него самого и артистов на сцене. Однако сегодня, в этот ноябрьский вечер, он покинул приятное уединение своих апартаментов отнюдь не из-за музыки. Он не любитель Моцарта, ибо считает его творчество по большей части раздражающе легковесным. К тому же в зале, полном тех, кто ищет подобных бездумных развлечений, всегда стоит гул, состоящий из звуков ерзания и переговаривающихся голосов, который утомляет и отвлекает внимание от сцены.