Полное собрание рассказов. 1957-1973

Когда он разглядывал фотографию, братья Калониусы сели на свои велосипеды и, удерживая руками третий велосипед между ними с сидевшей на свободном сиденье обезьяной, быстро помчались вниз по улице.

— Четыре пиастра, пожалте, — услыхал Лавджой чей-то голос. Он огляделся. Перед ним стоял номер «Зеро» с обеспокоенным видом, протягивая к нему руку. — Четыре пиастра, пожалте, — повторил номер «Зеро».

— За что же? — спросил Лавджой.

— За фотографию отважных братьев Калониусов, пожалте.

У номера «Зеро» был какой-то тягучий балканский акцент, да и лицо у него напоминало жителя Балкан, этой земли скорбей и печали, земли, которая не знала ничего другого, кроме войн, голода и вероломных, не умеющих хранить верность царей за пятнадцать столетий истории.

— Мне не нужна фотография братьев Калониусов, — сказал Лавджой, пытаясь вернуть «Зеро» открытку.

— Никак нельзя, пожалте. — Тень новой печали промелькнула на лице номера «Зеро», такая быстрая, как взмах крыльев летучей мыши, и он тут же заложил руки за спину, чтобы лишить Лавджоя любой, даже самой случайной возможности всучить ему обратно фотографию.

— Вы ее взяли- все. Четыре пиастра, пожалте… — Какое у него упрямое, отчаянное, смуглое лицо под этим сияющим на солнце лысым черепом!

Ничего не поделаешь. Лавджой вытащил из бумажника четыре пиастра и отдал их номеру «Зеро». Тот молча их взял и направился к следующему клиенту. Лавджой аккуратно засунул фотографию в бумажник. Со следующим клиентом у «Зеро» тоже начались препирательства, но Лавджой заметил, что артист получил все же свои четыре пиастра. На лицах владельцев фотографий братьев Калониусов, сидевших за столиками в кафе, блуждало мрачное, не обещавшее ничего хорошего выражение. Опасаясь насилия, Лавджой поспешил вниз по улице. Для чего ему ввязываться в ссору, для чего принимать участие в том, что он всегда считал неизбежным столкновением между Востоком и Западом, причем Запад был куда лучше вооружен.

— Четыре пиастра, пожалте, — снова услыхал он свистящий, настойчивый голос за спиной, когда подходил к франко-сирийскому кафе.

К столику на террасе были прислонены все три велосипеда, а двое братьев Калониусов сидели, все еще в поту, и пили пиво.

— Ролан, — громко гудел Сен Клер, — если ты еще раз наступишь мне на ухо, я сломаю тебе лодыжку.

— Издержки профессии, понимаешь? — сердито заорал на него Ролан.

— Не нужны мне твои проклятые издержки профессии! — Сен Клер, наклонившись над столиком, с ненавистью уставился в глаза брата. — Нужно смотреть, куда ты ставишь свою ногу, будь она трижды проклята!

Обезьяна дернула его за штанину, и Сен Клер расплескал из кружки пиво. Эта шалунья тут же ловко забралась на сиденье велосипеда, и оба брата, добродушно рассмеявшись, заказали себе еще по кружке.

— Прошу простить меня, джентльмены, — сказал, подходя к ним, Лавджой.

— Если ты американец, — сказал девяносто шестой, — то присаживайся.

— Да, я американец.

— Садись! — Номер девяносто пять, махнув рукой бармену, заказал еще пива. — Ну, я так и подумал, когда увидел тебя. Хотя, конечно, трудно что-нибудь разобрать, стоя на голове. — Он радушно засмеялся и подтолкнул локтем Лавджоя, по-видимому полагая, что отколол скабрезную шутку.

— Ну, что ты скажешь о нашем представлении? — спросил девяносто шестой.

— Чрезвычайно…

— Никто еще ничего подобного на велосипеде не делал, — перебил его девяносто пятый. — Мы с братом презираем все законы тяготения. — Где, черт бы тебя побрал, наше пиво? — завопил он по-французски маленькому, смуглому официанту, который тут же сорвался с места.

— Какой милый все же городок, — сказал девяносто шестой. — Ну-ка повтори, как он называется?

— Алеппо, — сказал Лавджой.

— Алеппо, — повторил девяносто пятый. — Он лежит далеко в стороне от нашего маршрута?

— А куда вы едете? — поинтересовался Лавджой.

— В Китай, — ответили ему братья в один голос. — Где же, черт подери, наше пиво? — Их разъяренные громкие голоса звенели над столиками, заставляя всех официантов носиться с такой скоростью, с какой они никогда здесь не перемещались за последние пятнадцать лет.

— Ну… — начал Лавджой.

— Меня зовут Сен Клер, — сказал девяносто шестой. — Сен Клер Калониус. А это — Ролан.

Они пожали ему руку с такой силой, что она онемела.

— Меня зовут Стэнфорд Лавджой.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спросил Сен Клер.

— Служу при миссии.

— Много крошек в городе? — спросил Ролан, озираясь, по-видимому, будучи сильно сексуально озабочен.

— Что-что?

— Крошек. Крошек.

— Ах, да, — «врубился», наконец, Лавджой. — Здесь есть молодые девушки, но у них очень строгие матери. Типичный французский стиль.

— Для чего только мы уехали из Каира, никак не пойму! — вздохнул Ролан.

— Но все равно муж этой гречанки вот-вот должен был вернуться, в любом случае, — успокаивал его Сен Клер. — А мне нравится этот городок. Как, ты сказал, зовут…

— Лавджой.

— Да не тебя, Стэнфорд, а город.

— Ах, прошу простить, — Лавджой, попав под перекрестный огонь этой громовой беседы, немного ошалел. — Алеппо.

— Здесь вообще-то что-нибудь происходит?

— Ну, во время крестовых походов тут был…