«Сегодня прожил по-пленному хорошо, достал до 4 литров лишней баланды, а всего съел до 6 литров и до 700 гр. хлеба, живот кажется полный, но жрать бы еще жрал и жрал, а особо, хлеба за период плена еще не наедался. Супу, правда, приходилось есть до полноты желудка (не досыта), но ведь это слишком в большом количестве употребления до 12–13 литров. И я животное, а на вид – человек».
«Еще вчера, когда принес картошку, я уже не чувствовал ни рук, ни ног, наступал период смерти. Не помню, как мне удалось сварить картошку, но только лег я в четвертом часу, помню набил живот хорошо.
Сегодня я чувствовал хорошо. Я очень рад, что снова отошел, что смерть от голода удалилась. Пока что утром доел вчерашнюю картошку и пошел в завод… Еще с утра я опустил в ванную свою картошку, а во время обеда вытащил, она была сыровата. Зайдя в уборную, в русское отделение, съел всю картошку. Сегодня в желудке чудесно… Теперь жду вечера как бога, чтобы скорее прийти и снова зарядить картошку…»
«А утром, идя на работу, берешь в карманы картофель, и там печешь ее, и это очень было вкусно и полезно. Во время разгрузки картофеля я стащил один мешок в подвал и спрятал в песок, теперь я каждый день кушаю горячий печеный картофель…»
«Состояние питания ухудшается. Картошки давать не стали. Варят один раз суп, с мизерным добавлением сухой картошки. Правда, вчера еще дали хороший суп и вовремя, а сегодня дали суп в 11 часов с какой-то зеленой травы и разнообразной примесью, причем очень жидкий и сразу же дали хлеб, булку на 6 человек. Так что совершили обед и теперь можно ожидать завтрашнего дня приема пищи. Да это только просто сказать, а как же почувствует это желудок…»
Дальше надо обязательно написать: мол, люди в самых ужасных условиях остаются людьми, сохраняют разные чувства, и мужество, и здравый смысл, и – вопреки здравому смыслу – надежду. И, действительно, представленные тексты все это удостоверяют. Хотя часто и опровергают.
Вообще – правда не имеет вектора. И потому не утешает никого. И ценится только по той причине, что в чистом виде практически не встречается.
Алексей Цветков. Шекспир отдыхает.
Книга новых стихотворений 2004–2005 гг.
СПб.: Пушкинский фонд, 2006.
Редко бывает, что радуешься книжке сразу, не раскрывая. Цветков не пишет ерунды и непричастен пошлости.
Но читать его нелегко и говорить о нем тщетно. То есть я не умею, лично я.
Слова у него прилегают друг к дружке не плоскостями, а ребрами. И фразы пересекаются под углом. Нелинейный такой синтаксис. И нету знаков препинания. И, по-моему, он, выхватив из воздуха первую строчку стихотворения, далеко не всегда догадывается, куда она приведет.
И похоже, что он утомлен и печален и не чувствует себя пророком, а просто не может отделаться от висящего над головой облачка музыки. Не знает, куда ее девать.
Он воспроизводит ее резкой неправильностью грамматических очертаний. Которая, подозреваю, дается ему с большим трудом.
Почему и у читателя вроде меня остается от этой книжки такое чувство, словно я долго брел в воде, заходя все глубже, двигаясь все медленней. И глядя на закат, подчеркнутый горизонтом.
Яркий свет, вокруг – ни души, и если примут за Бродского – пусть.
И пошутить, как Лосев, – why not?