Полное собрание рецензий

Потом остальные, значит, дураки по книге стихов Бродского гадают – и каждому стихи пророчат смерть. (Ход, как вы помните, украден у леди Агаты.) Потом патриоты по очереди более или менее гнусно убивают дураков, но Бродский тут, к счастью, ни при чем совершенно.

Только главный патриот, он же – главный герой, он же (фамилия – Есаул) – глава администрации президента РФ, страдает от противоестественной близости с умершим поэтом:

«Есаул переживал странное прозрение. Иудей Иосиф Бродский и он, Есаул, донской казак, были лютыми врагами по крови, обильно пропитавшей грешную русскую землю. Но их астральные тела обагрили метафизической кровью одну и ту же стальную ось, по которой текли и сливались струйки их метафизической крови, создавая таинственную общность их творческих душ и судеб, обреченных на поиск истины, на жертвенность, на поношение близких, на нестерпимую, непреходящую боль».

Ну нравится персонажу лить пустые слова и слушать, как они журчат.

Автору, в свою очередь, доставляет удовольствие на глазах у всех помаленьку шалить с имуществом мертвецов:

«Комната озарилась фиолетовым светом. Ударил гром. Из рамы, неловко, как перелезают через забор, вылез тощий, угловатый, болезненный человек. Дико вращал глазами, затравленно поворачивая шею. На нем была длинная, расстегнутая на груди рубаха, белые кальсоны с тесемками, стоптанные туфли на босу ногу. Так одевают пациентов в сумасшедших домах…» И т. д., украдено ясно у кого и на кого надето – тоже.

Это баловство сравнительно безобидное. По-настоящему противен, – возмутительно, как автору и хотелось, противен, – эпилог, в котором писатель Проханов под собственной фамилией (но в третьем лице) передвигается по Петербургу, направляясь на Васильевский остров. И, поднявшись в квартиру одного знакомого, «побуждаемый таинственной силой, уповая не на память, а на чей-то звучащий в нем голос», пишет стихотворение Иосифа Бродского – «Ни страны, ни погоста…».

Ход украден у Ильфа и Петрова. (Правда, О. Бендер пересочинил классический текст точно, а Проханов перевирает.) Смысл же эпизода… Но хватит об этом.

А все проклятая моя любознательность. Ложная добросовестность. Мол, вправе же читатель знать, что вообще бывает в юдоли сей. А рецензии не пишут в белых перчатках.

Роберт Бертон. Анатомия Меланхолии

Перевод, ст. и коммент. А.Г.Ингера. – М.: Прогресс-Традиция, 2005.

Название гениальное. Сама идея – сочинить книгу с таким названием – гениальна. Необъятную, непременно необъятную – тысячи так на три страниц. В шестнадцатую долю листа.

Завидная, признайтесь, тема. Буквально у каждого есть что сказать, и каждому лестно бы увековечить себя подобным трудом. Да жизни жаль. Это же надо потратить ее всю, – а когда наслаждаться?

Затворите мне темницу, отнимите сиянье дня, заставьте отбывать свой век (семнадцатый, кстати) от звонка до звонка завбиблиотекой какого-нибудь Крайстчерч-колледжа в каком-нибудь Оксфорде, – я, пожалуй, тоже напишу Анатомию (например – Пошлости). Если не сопьюсь.

А ежели она давным-давно уже написана, и на дворе советская власть, а я, к примеру, законопачен в Коломенский пединститут – читать из года в год простейший курс зарубежной литературы, и вообще-то никому тут не нужной (как и я сам, поскольку, предположим, слишком образован и еврей), – что ж, тогда я, не исключено, попробую такую Анатомию перевести.

Без малого четырехсотлетней выдержки английский текст, испещренный латынью. Поскриплю пером, постучу на машинке, пощелкаю компьютером – лет через пятнадцать, глядишь, первая треть почти готова. И если тут я умру – как это и случилось с А. Г. Ингером (1925–2003), – то вдруг мой труд почему-нибудь не пропадет.

А потом – в XXII, предположим, столетии – найдется переводчик и для второй части. В XXIII, соответственно, – для заключительной (самой, говорят, интересной).

Вот тогда и решим насчет тиража. Пока что, само собой, – одна тысяча экз. Продано как минимум две штуки. Мой знакомый сноб купил сходу, – а за ним, вняв его восторгам, раскошелился и я.

И, в общем, не жалею.