Потом пришел Чехов и, с медицинским своим образованием, уравнял шансы. Опять же, наступил XX век.
И другой литератор, ныне забытый С. Л., вывел окончательную формулу: никто никого не несчастнее.
Правда, к этому времени русская литература практически прекратилась.
Разве что вспыхнет иногда – через непредсказуемый промежуток времени, – как метеорит в черных небесах августа, как последняя фаланга древесной ветки в черном, съевшем себя костре, – какой-нибудь такой сюжет. Дескать, человеку и так живется хуже некуда – хоть бы вы-то, ироды, оставили его в покое, не отягчали жребий, печальный и без вас. Без вас, дураки. Без вас, наперсники разврата. Короче, всех касается – особенно тебя, низкое государство.
В этом смысле Анна Политковская – ныне убитая – была типичный представитель русской литературы. Вероятно – последний: недаром же из людей, промышляющих поделками по языку, ни один не пожалел о ней вслух.
Что ж, хотя бы разберем эту вещь – одну из последних.
«Жил в Мурманске мальчик. Семен Ломакин. Заболел гриппом, а потом подряд ангиной – как многие другие мальчики и девочки. Долго-долго выздоравливал – очень ослаб, температурил постоянно, бледный был».
Зачин, как видите, заурядный, житейский. Климат бывает суров, организм – хрупок. Но Рок уже постучался в дверь, уже вошел. В белом халате, но не снимая сапог. В образе Равнодушного Невежества.
«Мама очень волновалась, а врачи в детской поликлинике – нет. Говорили: Мурманск тут, полярная ночь, будет весна – выздоровеет. Наконец, мама стукнула кулаком по столу: да сделайте же анализы, ребенок по утрам уже и отекать стал!
Сделали – и срочно удалили Семену левую почку. У мальчика диагностировали запущенное осложнение, и спасти без удаления было уже невозможно».
Что ж, так бывает. Мальчику не повезло. Причем с некоторой точки зрения – принимая во внимание колорит эпохи, – еще и неизвестно, не повезло ли:
«Врачи опять нашли слова для мамы: живут же с одной почкой, и нормально живут, и по инвалидности будет получать, и в армию не пойдет!»
Однако не тут-то было. Несчастного мальчика ждет Несчастный Случай. Через несколько лет. Самый обыкновенный: однокласснику отец подарит на Новый год заманчивую штуку – сноуборд, одноклассник позовет покататься с горки. Вот и второй почки, считайте, нет: разорвана пополам.
Наступает очередь Чуда: удачной, сверх всякого вероятия, хирургической операции. Которая войдет, говорят, в историю медицины. Жизнь мальчика спасена.
Увы – лишь продлена: искалеченная почка работает еле-еле, ресурса хватит максимум на несколько лет. Выход один – поставить другую. То есть пересадить. Трансплантировать. В Москву, в Москву, в Институт трансплантологии. Не то – смерть.
Но на дворе 2005 год.
«Институт забит людьми, ожидающими органов от умерших. А органов нет – это как раз пересадки в стране прикрыли из-за „дела врачей-трансплантологов“ 20-й московской больницы, которых обвинили в том, что они забрали орган у человека, еще не до конца скончавшегося. Дело это, как известно, приговорило тысячи людей по всей стране к смерти. Донорские органы отсутствуют практически полностью – это мы боремся с фактами коррупции в медицинской среде…»
Так совпало. Неподходящий для мальчика оказался Момент.
А время идет. А мальчик лежит.
И конец близок.
И мать мальчика – ее зовут Марта – пишет докторам: а возьмите для него почку мою. По моей просьбе, нотариально заверенной, так что юридического риска – ноль, правда?
Ей отвечают: что ж, это действительно не запрещено; приезжайте в столицу, имея при себе столько-то тысяч рублями, столько-то – не рублями. Обследуем вас, подлечим, а там и за скальпель, благословясь.
Тысяч у Марты значительно меньше, чем нужно. И даже на дорогу Мурманск – Москва лишний раз тратить их жаль. Но не может же такого быть, чтобы совсем ничего нельзя было придумать.