Полное собрание сочинений

— Вот никогда так не говоры?! — назидательно произносит дед, подняв кверху указательный палец.

— Это отчего же?

— А оттого, что Бог сперва создал цапа, а потом хахла да кацапа. А кацап хахла за ж. у — цап! И дзержыць у кляшшах! И будя такое, докуль живы обое!

Рыбаки смеются, а Карпо бросает в воду закрыху.

— Ты, дед, видать, из какой-то глухой глубинки. Иногда я тебя с трудом понимаю, — говорит Карпо с издевкой.

— Мяне? С трудом? Это ишшо почему же? Аль ты, Карпо, иноземец какой?

— Да речь у тебя уж очень неправильная.

— Как это — неправильная? — возмущается дед. — У тебе, что ли, правильная? Кто ж это может сказать, какая правильная, а какая нет?

— Правильная та, которая по правилам грамматики.

— Да ты глянь, какой грамотей выискалси! Как правильно говорить — это, Карпо, непонятно вообшшэ, что такое. Вот как говорять — это другое дело. У нас, откуль я родом, все говорять как я. Так для тамошних это правильно, а как здесь — нет. А для здешних — там не правильно, а тут правильно.

— Дед! Да для всех правила одни и те же.

— Выходит, немцы говорят неправильно, а мы — правильно? Или наоборот? Так, что ль, по-твоему?

— При чем тут немцы? У них другой язык, другие правила. Чтобы люди верно понимали друг друга, устанавливают правила, которым учат в школе.

— Так в каждой деревне свои правила. Только их не все записали ишшо. Нужно говорить просто. И лишь то, что думаешь. И тольки правду. Тогда все верно всё поймуть. Правдивые да умные слова разъяснять не надо.

— А ты Ленина почитай. Поймешь ты там что-либо?

— Сразу скажу, не читамши: как и ты — ничегоньки!

— Ну вот. Значит, надо все же разъяснять умные слова!

— Да откуль ты взял, что они у него умные? Раз непонятные, стало быть, не шибко умные.

— Это у Ленина-то не умные? — искренне удивляется Карпо.

— А что же ён — божество, что ль? Ну, в чем таком его большой ум?

— Да революцию сделал! Ты себе представляешь, что это такое?

— Дурное дело — не хитрое, — пренебрежительно бросает дед Гордей.

Карпо замолкает, делая вид, что завозился с удочкой. Другие тоже молчат, будто все их внимание сосредоточено исключительно на поплавках, крючках да наживках. Третьи начинают говорить на совершенно иные темы, словно вовсе и не слышали дедовых крамольных слов.

Байка вторая. Как Господь мир создал

Закурив последнюю папиросу из своего запаса, дед Гордей смял пустую пачку, положил на камень и поджег. Он всегда сжигал отбросы, которые могли гореть. Не любил старик оставлять после себя мусор. Перекинув удочки, дед полез было снова в карман за папиросами, да вспомнил, что там пусто, как у нищего в кошельке.

— У кого часы ёсць? Скольки врэмя там?

— Без пяти два уже, — отозвался пенсионер Фомич.

— Ох, янатить твою в кочерыгу! — мягко ругнулся дед. — Бабка-то моя тольки посля четырех прийдёть, а курить — ничегошеньки.

Дед явно рассчитывал на то, что кто-нибудь из рыбаков проявит сочувствие и угостит папиросой, сигаретой или щепотью махорки, но все безучастно молчали. Дед бесцельно порылся в вещмешке, а потом принялся гладить Рушая, изнемогавшего от жары. Пес, высунув язык, часто дышал и сочувственно смотрел на своего хозяина, но помочь ничем не мог. Наконец дед не выдержал.

— Фомич, а Фомич?

Фомич хитро ухмыльнулся.

— Чего тебе, дед Гордей?

— Сигареткой не угостишь, а?

Рыбаки, перемигиваясь, с интересом наблюдали за собеседниками.

— Угостить-то можно, но что я взамен получу?

— Да чё с меня взять-то? Весь наружи — гол, как сокол. А Бог вялить пополам дялить.

— Ну, хоть расскажи что-нибудь.

— Сперва угости, тогда и расскажу что, можеть, любопытное.

Фомич достал пачку «Памира», вынул сигарету и протянул деду. Тот тут же ловким движением положил ее за ухо и снова протянул руку.

— Никогда татары не живуть без пары. Дай-ка до пары.

— Так мы ж, дед, не татары.

— А мы-ить — не хуже. И не лучше, к тому же.

Вторую сигарету дед проворно сунул за другое ухо и снова обратился к Фомичу:

— Бог, мил-человек, любить троицу!

— Ну и нахал же ты, дед! — смеясь, сказал Фомич, угощая деда третьей сигаретой.

Но дед и на этом не остановился.

— А четвертая-ть Богородица, — сказал он, намереваясь выдурить у Фомича еще одну.

— Имей совесть, дед! Половину всего, что у меня было, выклянчил. Хватит. Давай, рассказывай.

— Ну, будь, по-твоему. Расскажу, как Господь Бог мир створы?л. Годится?

— Валяй, дед, — подзадорил его работяга дядя Лёша. А ребятня, оставив удочки, поспешно обсела рассказчика и затихла в ожидании.

Дед размял сигарету, дважды погладил вдоль тремя пальцами, сдавил с одного конца, потом с другого, чиркнул спичкой и прикурил. С наслаждением затянулся, затем еще раз и, окинув слушателей взглядом, с важным видом начал повествование.

— Ну, так вот. Раньше, когда ишшо ничего не было, были тольки Частивый дух да Нечастивый. И носилси Частивый над водою, а Нечастивый — за ним.

— Как же это? Вода ж, выходит, была? А ты говоришь, ничего не было, — перебил деда Фомич.

Пыхнув сигаретой, дед отмахнулся от дотошного пенсионера.