Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.

крепостная дворня, хозяйка Обломова, мать Адуева – все это люди прошлого, совсем или почти совсем не тронутые современностью. В переходных типах, как в Райском, в Александре Адуеве, все-таки ярче сторона, обращенная к свету, т. е. к прошлому, к воспитанию, воспоминаниям детства, к родной деревне.

Современность представляется Гончарову серым и дождливым петербургским утром; от нее веет холодом; в ее тусклом свете потухают все краски поэзии и являются мертвые, нехудожественные фигуры – Штольц в Обломове, дядя в „Обыкновенной истории”, Тушин в „Обрыве”.

Люди будущего кажутся призраками в сравнении с живыми людьми прошлого» (Там же. С. 184-185).

Гончаров, считает Мережковский, видит, что у этой прошлой жизни есть не только светлая («ограниченная преданиями, покорная традициям, жизнь прошлого текла светло и мирно в глубоком, вековом русле», «поэзия прошлого живет в голубином, кротком сердце Обломова»), но и оборотная, темная сторона: критик напоминает о привычке барчонка Илюши Обломова «поддавать» крепостному Захарке ногой в нос. Но все-таки гончаровский мир не строится по принципу сатирического контраста. «Великий художник, – делает вывод автор статьи, – лучше и глубже сатирика чувствует своей совестью ложь и безобразие прошлого, но ненависть не ослепляет его: он видит и красоту, и поэзию прошлого» (Там же. С. 186).

Связь с прошлым, по мнению Мережковского, многое определяет в психологии и судьбах гончаровских героев. Вспомним, что сам романист «большое время» своей трилогии обозначал как переход от Сна к Пробуждению.1

346

Мережковский пишет: «При смене двух исторических эпох являются характеры, принадлежащие той и другой, нецельные, раздвоенные. Их убеждения, верования принадлежат новому времени; привычки, темперамент – прошлому. Побеждает в большинстве случаев не разум, а инстинкт; не убеждения, а темперамент; отжившее торжествует над живым, и человек гибнет жертвой этой борьбы, так гибнет в пошлости Александр Адуев, в апатии – Обломов, в дилетантизме – Райский» (Там же. С. 182). А торжество темперамента над убеждениями несет смертельную угрозу духовному началу личности. Вот почему «трагизм пошлости, спокойный, будничный трагизм – основная тема „Обломова”» (Там же. С 176). Гончаров без иллюзий смотрит на жизнь, в которой общечеловеческий смысл «обыкновенной истории» сменяется духовной анемией обыденного существования.

Если трактовать Александра Адуева как «первообраз Обломова», то, считал Мережковский, хотя у Ильи Ильича уже нет «напускного байронизма и фразерства», все же чувствуется его связь с героями Лермонтова и Пушкина. Эта генетическая сцепленность двух гончаровских героев позволяет осмыслить родство Обломова с Онегиным и Печориным, родство, которое совсем на других основаниях утверждал Добролюбов.

По мнению М. А. Протопопова, высказанному в статье «Гончаров»,1 Добролюбов ошибся в размышлениях о «лишних людях» («аналогии и параллели» его «рассыпаются прахом»). И ошибся потому, что его ввел в заблуждение Гончаров («большой художественный талант»). Автор «Обломова», считал Протопопов, «умудрился общественные задачи решать на почве личной психологии; индивидуальные, хотя и не случайные, свойства своих героев поставить в связь с вопросами общественной физиологии или патологии, психологические типы представить как живые общественные силы» (Там же. С. 191-192). Исходя из этого критик делает следующий вывод: «…для Онегина, Печорина, Бельтова и Рудина ‹…› в невольном бездействии и заключалось проклятие их жизни, тогда как Обломов в бездействии и полагал все свое счастье. ‹…› нельзя ставить рядом людей, идеалы счастья которых диаметрально противоположны. Обломов, умирающий

347

на трех перинах от паралича, постигнувшего его от обжорства и неподвижности, и, например, Рудин, умирающий со знаменем в руке на мостовой Парижа, – это будто бы люди одного типа!» (Там же. С. 195).

Не согласен Протопопов и с «главным аргументом» Добролюбова относительно «лишних». Речь об отношении их к женщинам. Вернее, женщин к ним. На «настоящих» «лишних» женщины смотрят «снизу вверх», «тогда как Ольга Ильинская командовала и даже прямо-таки помыкала Обломовым». Объяснение дается такое: «Потому что Печорин, Рудин и др. были люди, преисполненные внутренней силы, перед которой пасовали женщины, а Обломов был всего только пуховый тюфяк, который могла сколько угодно, и так, и этак, теребить и повертывать первая встречная дачная барышня» (Там же. С. 196).

И вывод: лень Обломова – это явление «личной психической жизни», результат «личного неправильного развития». Об Обломове можно говорить как о типе, «но лишь в статистическом смысле, т. е. в том смысле, что таких или почти таких людей у нас, вероятно, немало» (Там же. С. 197).