Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Юхванкина изба была тщательно покрыта соломой съ барскаго гумна и срублена изъ свжаго свтло-сраго осиноваго лса, тоже изъ барскаго заказа, съ двумя выкрашенными красными ставнями у оконъ и крылечкомъ, съ навсомъ, съ затйливыми перильцами, вырзанными изъ досокъ. Снцы и холодная изба были тоже исправны; но общій видъ довольства и достатка, который имла эта связь, нарушался нсколько пригороженной къ воротищамъ кисти съ недоплетенымъ заборомъ и раскрытымъ навсомъ, который виднлся изъ за нея. Въ то самое время, какъ Николинька подходилъ съ одной стороны къ крыльцу, – съ другой подходили дв женщины крестьянки, несшія ушатъ. Одна изъ нихъ была жена, другая – мать Юхванки. Первая была плотная, румяная баба, съ необыкновенно просторно развитой грудью, въ красномъ кумачевомъ платк, въ чистой рубах съ бусами на ше, шитой на ше и рукавахъ занавск, яркой панев

и тяжелыхъ черныхъ смазанныхъ котахъ, надтыхъ на толсто намотанныя онучи. Конецъ водоноса не покачивался и плотно лежалъ на ея широкомъ и твердомъ плеч. Легкое напряженіе, замтное въ покраснвшемъ и обильно вспотвшемъ ея лиц, изгиб спины и мрномъ движеніи рукъ и ногъ еще боле выказывали ея силу и здоровье. Другой-же конецъ водоноса имлъ далеко не такую сильную и высокую опору. – Юхванкина мать была одна изъ тхъ старухъ, лта которыхъ невозможно опредлить, потому что он, кажется, дошли уже до послдняго предла разрушенія въ живомъ человк. – Корявый остовъ ея, на которомъ надта была черная изорванная рубаха и безцв

тная панева, былъ буквально согнутъ дугою, такъ что водоносъ лежалъ скоре на спин, чмъ на плеч ея. Об руки ея съ искривленными пальцами, которыми она держалась за водоносъ, были какого-то темно-бураго цвта и, казалось, не могли уже разгибаться; понурая, мрно качавшаяся голова, обвязанная какимъ-то тряпьемъ, носила на себ самые тяжелые слды глубокой старости и нищеты. Изъ подъ узкаго лба, съ обихъ сторонъ котораго выбивались остатки желто-сдыхъ волосъ, изрытаго по всмъ направленіямъ глубокими морщинами, тускло смотрли въ землю красные глаза, лишенные рсницъ, длинный носъ казался еще больше и безобразне отъ страшно втянутыхъ щекъ и впалыхъ безцвтныхъ губъ. Одинъ огромный желтый зубъ выказывался изъ подъ верхней губы и сходился почти съ вострымъ подбородкомъ; подъ скулами и на горл висли какіе то мшки, шевелившіеся при каждомъ движеніи; дыханіе ея было громко и тяжело, но босыя, искривленныя ноги – хотя волочась, но м

рно двигались одна за другою. —

Юхванка былъ не родной ея сынъ, а пасынокъ. 5 лтъ онъ остался сироткой съ братомъ своимъ Алешой дурачкомъ. Вдов оставили мужнину землю, и она одна своими трудами кормила сиротъ. Управляющій взялъ Юхванку къ себ, научилъ граммот, а потомъ отдалъ на миткалевую фабрику. Вдова осталась одна съ Алешой и, не переставая трудиться, довела хозяйство почти до цвтущаго положенія. Когда Юхванка уже сталъ на возраст, вдова взяла его, женила и передала ему землю и все свое имущество. «Примрная мачиха», сказали бы в нашемъ быту, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. Этаго еще мало: когда Юхванка сталъ въ дом хозяинъ, мачиха поняла, что она ему въ тягость – не трудно было ей о томъ догадаться, потому что, что на сердц, то и на язык у простаго человка. Юхванка можетъ быть не разъ намекалъ ей объ этомъ. – Чтобы не сть даромъ хлбъ, мачиха не переставала трудиться по сил, по мочи. «Сноха женщина молодая – надо ее пожалть», говорила она себ и старалась исполнять всю трудную работу въ дом. Но сноха не жалла ее: часто посылала туда, сюда и даже выговаривала ей. – Старуха не думая о томъ, что все, что было въ двор: скотина, лошади, снасть – все было пріобр

тено ею, безропотно повиновалась и работала изъ послднихъ силъ – «какое примрное самоотверженіе», сказали бы въ нашемъ свт, а у крестьянъ иначе и не бываетъ. У нихъ человкъ цнится по польз, которую онъ приноситъ, и старый человкъ, зная, что онъ уже не зарабатываетъ своего пропитанія, старается тмъ больше, чмъ меньше у него остается силъ, чтобы хоть чмъ нибудь заплатить за хлбъ, который онъ стъ. Зато бездйствіе, желчность, болзни, скупость и эгоизмъ старости неизвстны имъ такъ же, какъ и низкій страхъ медленно приближающей[ся] смерти – порожденія роскоши и праздности. Тяжелая трудовая дорога ихъ ровна и спокойна, а cмерть есть только желанный конецъ ея, въ которомъ вра общаетъ блаженство и успокоеніе. Да, трудъ – великій двигатель человческой природы; онъ единственный источникъ земнаго счастія и добродтели.