Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика

Юхванка подалъ. Николинька прямо подошелъ къ меренку съ головы и вдругъ ухватилъ его за уши и пригнулъ къ земл съ такой силой, что несчастный меренокъ, который былъ самая смирная мужицкая лошадка въ мір – зашатался и захриплъ. Замтивъ, что совершенно напрасно было употреблять такія усилія, Николиньк стало досадно, тмъ боле, что Юхванка не переставалъ улыбаться; онъ покраснлъ, выпустилъ уши бдной лошади, которая никакъ не понимала, чего отъ нее хотятъ, и безъ помощи оброти, преспокойно открылъ ей ротъ и посмотрлъ зубы. Клыки были цлы, чашки полныя; стало быть, лошадь молодая.

Юхванка въ это время нашелъ, что борона лежитъ не на мст, онъ поднялъ и поставилъ ее стоючи, прислонивъ къ плетню.

– Поди сюда, – крикнулъ Николинька. – Что эта лошадь старая?

– Помилуйте, Ваше Сіятельство, вдь такой смоляной зубъ бываетъ, а ужъ я…

– Молчать! Ты лгунъ и негодяй, потому что честный мужикъ не станетъ лгать, ему не зачмъ. Ну на чемъ ты выдешь пахать, когда продашь эту лошадь. Тебя нарочно посылаютъ на п

шія работы, чтобы ты поправлялся лошадьми къ пахот, а ты послднюю хочешь продать, вдь другимъ обидно за тебя земляную работу работать, а главное зачмъ ты лжешь?

Юхванка во время этой нотаціи опустилъ глаза внизъ, но и тамъ они ни на секунду не оставались спокойными.

– Мы, Ваше Сіятельство, – отвчалъ онъ, – не хуже другихъ на работу выдемъ.

– Да на чемъ ты выдешь?

– Ужъ будьте покойны, Ваше Сіятельство, голышами не будемъ, – отвчалъ онъ, безъ всякой надобности нукая на мерена и отгоняя его. – Коли-бы не нужда, то сталъ-бы разв продавать.

– Зачмъ-же теб нужны деньги?

– Хлба нту-ти ничего, да и Болхи отдать долгъ надо.

– Какъ хлба нту? Отчего-же у другихъ, у семейныхъ еще сть, а у тебя у безсемейнаго н

ту? – Куда-жъ онъ двался?

– ли, Ваше Сіятельство, а теперь ни крохи нтъ, лошадь я къ осени передъ Богомъ куплю.

– Лошадь продавать и думать не смй.

– Что-жъ, Ваше Сіятельство, коли такъ, то какая-же наша жизнь будетъ, и хлба нту, и продать ничего не смй, – отвчалъ онъ, кинувъ бглый, но дерзкій взглядъ на лицо Князя.

– Не сдобровать теб, еоан, ежели ты не исправишься, – сказалъ Николинька медленно, – потому что такихъ мужиковъ, какъ ты, держать нельзя.

– На то воля ваша, – отвчалъ онъ спокойно, – коли я вамъ не заслужилъ. А кажется за мной никакихъ качествъ не замчено. Извстно, ужъ коли я вашему Сіятельству не полюбился! только не знаю за что?

– А вотъ за что: за то, что у тебя дворъ раскрытъ, сть нечего, навозъ не запаханъ, плетни поломаны, а ты сидишь дома, да трубочку покуриваешь.

– Помилуйте, Ваше Сіятельство, я и не знаю, какія он трубки то бываютъ.

– Вотъ ты опять лжешь.

– Какъ я смю лгать Ваше Сіятельство.

– Все это: трубки, самоваръ, сапоги, все это не бда, коли достатокъ есть, да и то нейдетъ, a бдному мужику, который послднюю лошадь продаетъ – это не годится. Опять сколько разъ я теб говорилъ, чтобы ты въ городъ не смлъ отлучаться безъ спросу; а ты опять въ Четвергъ здилъ барана продавать и съ фабричными по кабакамъ шляться. Вдь я про тебя все знаю, не хуже твоихъ сосдей. Теб старуха полный дворъ отдала и скотины, и лошадей, всего было довольно, а ты его раззорилъ, такъ что теб 3-хъ душъ кормить нечмъ, да еще и ее почитать не хочешь. И баба твоя тоже, чмъ бы работать, когда у васъ хлба нтъ, только знаетъ, что въ платки, да въ коты наряжается. Ты мужъ, ты за ней смотрть долженъ. Ежели ты мужикомъ хорошимъ хочешь быть, такъ ты свою фабричную жизнь, и трубочки, и самоварчики оставь, да занимайся землей и хозяйствомъ, а не тмъ, чтобы съ объ

здчиками казенный лсъ воровать, да по кабакамъ зипуны закладывать. Коли теб въ чемъ нужда, то приди ко мн, попроси прямо, что нужно и зачмъ а не лги, тогда я теб не откажу ни въ чемъ, что только могу сдлать.

– Помилуйте, Ваше Сіятельство, мы кажется можемъ понимать, – отвчалъ онъ, улыбаясь, какъ будто вполн понималъ всю прелесть шутки Князя.

Николинька понялъ, какъ мало дйствительны могутъ быть его увщанія и угрозы противъ порока, воспитаннаго невжествомъ и поддерживаемаго нищетой, съ тяжелымъ чувствомъ унынія вышелъ на улицу. На порог сидла старуха и плакала.

– Вотъ вамъ на хлбъ, – прокричалъ Николинька на ухо, кладя въ руку депозитку въ 3 р., только сама покупай, а не давай Юхванк, а то онъ пропьетъ.

Старуха собралась благодарить, голова ее закачалась быстре, но Николинька уже прошелъ дальше.

«Давыдка Козелъ просилъ хлба и кольевъ», значилось въ книжечк посл Юхванки. —