Полное собрание сочинений. Том 6.

А ямская тройка, въ которой сидѣлъ Олѣнинъ, взвизгивая кое-гдѣ подрѣзами о камни мостовой, двигалась между тѣмъ по какимъ-то невиданнымъ, пустыннымъ улицамъ, съ красными домами и церквами. Олѣнину казалось, что только уѣзжающiе ѣздятъ по этимъ улицамъ.

2. Оленинъ.

Кто изъ насъ не былъ молодъ, кто не любилъ друзей, кто не любилъ себя и не ждалъ отъ себя того, чего не дождался? Кто въ ту пору молодости не бросалъ вдругъ неудавшейся жизни, не стиралъ всѣ старыя ошибки, не выплакивалъ ихъ слезами раскаянія, любви и, свѣжій, сильный и чистый, какъ голубь, не бросался въ новую жизнь, вотъ вотъ ожидая найти удовлетвореніе всего того, что кипѣло въ душѣ? Олѣнинъ былъ въ этой блаженной порѣ молодости. Хотя уже не разъ онъ говорилъ себѣ, что нашелъ теперь несомнѣнно ту дорожку, которая ведетъ къ счастью, и, далеко не дойдя до цѣли, расходился въ сторону, заблуждался и останавливался. Онъ и теперь твердо былъ увѣренъ, что нашелъ настоящую дорогу и уже никогда не ошибется. И эта дорожка была военная служба на Кавказѣ, которую онъ начиналъ 25-ти лѣтнимъ юнкеромъ.

Съ 18-ти лѣтъ еще только студентомъ Олѣнинъ былъ свободенъ, такъ свободенъ, какъ только бывали свободны русскіе люди. Въ 18-ть лѣтъ у него не было ни семьи, ни вѣры, ни отечества, ни нужды, ни обязанностей, былъ только смѣлый умъ, съ восторгомъ разрывающій всѣ съ пеленъ надѣтыя на него оковы, горячее сердце, просившееся любить, и непреодолимое желанье жить, действовать, идти впередъ, вдругъ идти впередъ, по всѣмъ путямъ открывавшейся жизни.

Странно поддѣлывалась русская молодежь къ жизни въ последнее царствованіе.

[65]Весь порывъ силъ, сдержанный въ жизненной внѣшней дѣятельности, переходилъ въ другую область внутренней дѣятельности и въ ней развивался съ тѣмъ большей свободой и силой. Хорошія натуры русской молодежи сороковыхъ годовъ всѣ приняли на себя этотъ отпечатокъ несоразмѣрности внутренняго развитія съ способностью дѣятельности, празднаго умствованія, ничѣмъ не сдержанной свободы мысли, космополитизма и праздной, но горячей любви безъ цѣли и предмета.

Сынъ средней руки русскаго дворянина и матери — бывшей фрейлины и чопорной дамы, умершей послѣ его рожденія, онъ росъ въ деревнѣ на рукахъ отца-предводителя и старой тетки. Отецъ умеръ, когда еще ребенокъ не успѣлъ оцѣнить его. И когда старые друзья отца встрѣчались съ сыномъ и, взявъ его за руку и глядя ему въ лицо, говаривали: «какъ я любилъ вашего отца! Какой славный, отличный человѣкъ былъ вашъ батюшка!» — мальчику казалось, что въ глазахъ друзей проступали слезы, и ему становилось хорошо. Отецъ такъ и остался для сына туманнымъ, но величаво мужественнымъ образомъ простого, бодрого и всѣми любимаго существа. Образъ матери былъ еще болѣе туманный и еще болѣе прекрасный. Какъ она любила сына! Какъ была умна! Какъ всѣ не могли не уважать ее, какъ даже самъ отецъ преклонялся передъ нею! Мать была удивительная женщина. Изъ всѣхъ дѣтскихъ убѣжденій только эти два милые образа остались нетронутыми въ душѣ мальчика, тогда какъ послѣ смерти отца, переѣхавъ въ Москву, началось вообще разрушеніе того дѣтскаго міра.

Очень скоро Митя началъ думать (еще до поступленія въ университетъ), что тетка его очень глупа, не смотря на то, что всегда говоритъ такъ кругло, и не смотря на то, что самъ князь Михаилъ къ ней ѣздитъ и цѣлуетъ ея мягкую бѣлую руку. Долго онъ колебался, все предполагая умышленную внѣшность глупости, скрывающую глубокія вещи. Но когда ему минуло 16 лѣтъ и онъ принялъ отъ нея имѣнье и совѣты, онъ окончательно убѣдился въ этомъ, — и открытіе это доставило ему величайшее наслажденіе. Это былъ первый шагъ во вновь открытую землю, товарищи по университету дѣлали такого же рода открытія и сообщали ихъ, и Оленинъ съ жаромъ молодости предался этимъ открытіямъ, все расширяя и расширяя ихъ поприще. Понемногу стали открываться необыкновенныя вещи. Открылось, что все наше гражданское устройство есть вздоръ, что религія есть сумашествіе, что наука, какъ ее преподаютъ въ университетѣ, есть дичь, что сильные міра сего большей частью идіоты или мерзавцы, не смотря на то, что они владыки. [66]Что свѣтъ есть собраніе негодяевъ и распутныхъ женщинъ и что всѣ люди дурны и глупы. И еще, еще, и все ужаснѣе открывались вещи. Но всѣ эти открытія не только не грустно дѣйствовали на молодую душу, но доставляли ей такое наслажденіе, которое могло бы доставить только открытіе совсѣмъ противное, что всѣ люди умны и прекрасны.