Эту тему продолжает М. В. Смелова, написавшая, что ст-ние «Война» «сразу, резко вбрасывает читателя в суровую действительность. Поэт изображает реалии военной жизни. Но еще не дочитав до конца первую строфу, видишь, что не сама война в конкретно-бытовом значении этого слова — главное здесь. Гумилев включает нас, своих читателей, в контекст мировой духовности, мировой истории, которая по-настоящему началась лишь с возникновением христианства и через него приобрела глубину внутреннего смысла. Эта глубина постигается обращением поэта к тому слою, без которого невозможно представить жизнь человека на протяжении двадцати веков, — к христианству. Обращение к традиции боговдохновенной книги почти отнимает у Гумилева его собственные прежние слова, и тема ведет за собой поэта. Поэт теперь — один из “тружеников, подвиг сеющих и славу жнущих” во славу Господа. Трагичность темы войны смягчается святостью этого дела, постижением священного долга перед Родиной, родимой землей и народом, перед христианской историей и общечеловеческой культурой: <цит. ст. 9–12>» (Смелова М. В. Роль христианства в картине мира Н. С. Гумилева // Ахматовские чтения. А. Ахматова, Н. Гумилев и русская поэзия начала XX века. Тверь, 1995. С. 33). А А. В. Доливо-Добровольский обращает внимание на то, что «Гумилев <...> не только к другу, но и к врагу питает светлые христианские чувства: <цит. ст. 21–24>» (Доливо-Добровольский А. В. Акмеизм и символизм в свете идей Л. Н. Гумилева // Гумилевские чтения. С. 99–100). Возникли и ранее невозможные сближения: «...созвучны музы Гумилева и Клюева в развитии темы войны, что послужило даже в свое время (в 1930-е годы) поводом для тогдашнего литературоведения зачислить этих поэтов по ведомству “поэзии русского империализма”. Оба поэта воспели ее (войну. —
В зарубежном литературоведении акцент, в основном, делается на особенностях поэтики Гумилева. Эшельман указывает на почти полное отсутствие напряженности между победителями и побежденными, в связи с отсутствием зла в акмеистической теодицее Гумилева (зло — только отсутствие добра, изъян или аберрация) (см.: Eshelman. P. 91).