Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии

Печать Антихриста — червонная звезда —Горит на лбу твоем, возвышенном и ясном.И луг певуч, и поднята мечта

Глаголом пышно-сладострастным.— Ко мне, ко мне — в запечатленный круг.Нам легок пляс, а губы — язвы неги.Мой миг велик, и нет разлук и мук

Тому, кто смел в последнем беге.Соблазны древние! О, памяти моейПолуистертые, разбитые скрижали...

И зов веков, и вещий змей страстей, —Завитые, скользящие спирали.Печать Антихриста! Иуда! Страшный суд!Все та же ты, — икона Византии.

Но ярче твой огонь! Сердца куют и жгут...О, мудрецы!.. Рабы глухонемые!

Стр. 41–45. — «Какой-то глубокий, почти — сказали бы мы — манихейский дуализм в восприятии жизни и, без сомнения, в миросозерцании автора есть первый двигатель его вдохновения. <...> Не современная, а какая-то архаическая закваска душевной разделенности и равного влечения воли к идеалу аскетическому и к искушениям «искусителя» заставляет поэта переживать каждую полярность сознания в ее метафизически последней и чувственно-крайней обостренности. Он не знает, что краше — белое или черное, — оно же победительно, неотразимо красное... <...> Поэт настойчиво утверждает белый идеал и с чисто-монашеской мнительностью готов заподозрить, как мать соблазнов, самое красоту, самое поэзию. В этом византийце духа, мнится, еще живет и ищет вновь сказаться поздним отступникам страшного предания весь золотой и багряный хмель ослепителей-деспотов и весь мироненавистнический фанатизм ересиархов-иконоборцев. <...> Мертвенным холодом души облекается обращение к «благостной Книге», но и «червонная печать Антихриста», и червленец «Византии», — не багряные ли только маски того же холода — эти метаморфозы черноты? — ибо черен холод, и вечная ночь покрывает сатанинские льды, откуда бессильно лижущими мрак языками прорывается невещественное пламя» (Иванов Вяч. И. Предисловие // Бородаевский В. В. Стихотворения. Элегии, оды, идиллии. СПб., 1909. С. 5–7). Упомянув о Воскресении, Гумилев напомнил таким образом как Бородаевскому, так и — в первую очередь — Иванову, — о конечном позитивном смысле «аскетического идеала», который и обуславливает «монашескую мнительность» к «самой красоте, самой поэзии». Этой радости византийского христианства Бородаевский не чувствует, ибо «Страстная неделя для него не кончилась Воскресеньем» и, потому, его цветовая гамма подобна цветовой гамме человека «созерцающего мир сквозь плотно сомкнутые веки».

Садовской (наст. фамилия Садовский) Борис Александрович (1881–1952), поэт, прозаик, критик. Сын историка А. Я. Садовского. Дебютировал как поэт в 1901 г., будучи студентом историко-филологического факультета Московского университета (окончил в 1908 г.). Вел жизнь профессионального литератора, печатая стихи, прозу и критику в «Весах», «Русской мысли», «Речи», «Биржевых ведомостях». С 1916 г. страдал тяжким недугом (паралич), ограничившим его участие в литературной жизни. Революция и крушение старой России (Садовской был убежденным монархистом) ввергли его в безнадежную многолетнюю нищету и забвение. Более подробную биографию Садовского см.: Шумихин С. В. Узоры Бориса Садовского // Садовской Борис. Стихотворения. Рассказы в стихах. Пьесы. СПб., 2001. С. 5–20 (Библиотека поэта. Малая серия).