Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии

<...>Ко мне примчался белый конь,то — конь моей Мадонны...Мы скачем, я пою Огоньдушой навек сожженной,

мы скачем... Я пою Огоньдушой освобожденной!Ко мне на грудь из царства звездспустился Лебедь снежный,весь распростерт, как белый Крест,он вестник смерти нежной,

и вот пою мой белый Крестя в радости безбрежной!<...>(«Моей Мадонне»)

Стр. 242. — Имеется в виду книга: Лившиц Б. К. Флейта Марсия. СПб., 1911. Лившиц Бенедикт Константинович (1886–1938) дебютировал в 1909 г. в № 2 журнала «Остров» (см.: Исследования и материалы. С. 349 и комментарии к № 21 наст. тома). 30 ноября того же года в Киеве он познакомился с Гумилевым и был приглашен сотрудничать в стихотворном отделе «Аполлона». С 1912 г. примыкал к футуристической группировке «Гилея», хотя критики и считали его «эстетом и тайным парнасцем». «Шел бы к г. Гумилеву!» — писал о нем К. И. Чуковский (Чуковский К. И. Собрание сочинений. М., 1969. Т. 6. С. 249). Свои претензии к акмеизму Б. К. Лившиц сформулировал впоследствии в мемуарной книге «Полутораглазый стрелец»: «...не мог простить ни импрессионистического подхода к изображению действительности, ни недооценки композиции в том смысле, в каком меня научили понимать ее французские кубисты». В 1912 г. стихи Б. Лившица, предложенные для публикации в журнале «Гиперборей», были отклонены и Гумилевым, и Городецким (ПРП 1990. С. 312). Стр. 245. — Имеется в виду цикл ст-ний «Сентиментальная секстина». Стр. 247. — Имеется в виду ст-ние «Ночь после смерти Пана». Стр. 256–265. — Имеется в виду книга: Цветаева М. И. Вечерний альбом. М., 1911. «Необходимо сразу отметить внелитературную установку поэтического дебюта Цветаевой. Свою первую книгу она издала «по причинам, литературе посторонним, поэзии же родственным, — взамен письма к человеку, с которым была лишена возможности сноситься иначе. Литератором я так никогда и не сделалась, начало было знаменательно». Книга, однако, была ею послана для отзывов и получила одобрение ведущих поэтов той поры — В. Брюсова, Н. Гумилева, М. Волошина. На сторонний взгляд, отзывы (особенно Гумилева и Волошина) были очень доброжелательными, критические замечания весьма скромными, поэтому появление во второй книге Цветаевой — «Волшебном фонаре» (1912) — сразу трех полемических стихотворений: «Эстеты», «В. Я. Брюсову» и «Литературным прокурорам» — кажется чрезмерно самолюбивой реакцией на «критику». Однако интересны сейчас эти стихотворения не своей полемической направленностью, а тем, что в них впервые выражены взгляды Цветаевой на поэзию и дело поэта» (Коркина Е. Б. Поэтический мир Марины Цветаевой // Цветаева М. И. Стихотворения и поэмы. Л., 1990. С. 7–8 (Б-ка поэта. Большая сер.)). Третье из упомянутых стихотворений содержит прямые полемические реминисценции статьи Гумилева: утверждая свое право изображать «вечер в детской, где с куклами сяду, / На лугу паутинную нить», Цветаева заключает:

Для того я (в проявленном — сила)Все родное на суд отдаю,Чтобы молодость вечно хранилаБеспокойную юность мою.(«Литературным прокурорам»)

В качестве «литературного прокурора» Гумилев оценил вторую книгу Цветаевой значительно суше и строже (см. № 41 наст. тома и комментарии к нему). Следует отметить, что, прекрасно сознавая масштабы поэтического гения Цветаевой, Гумилев, оценивая ее поэзию, даже в 1920 году не мог освободиться от присущей ему стойкой идиосинкразии к поэтическому самовыражению женского «я» (тем более — в отличие от Ахматовой — в его «московском» варианте). И. В. Одоевцева приводит (не без юмора) гумилевский монолог о Цветаевой: «Без году неделю в Петербурге провела, а успела и влюбиться [в Блока], и воспеть его, и в Божьи праведники произвести. —

Мимо окон твоих бесстрастныхЯ пройду в снеговой тиши,Божий праведник мой прекрасный, Свете тихий моей души...

читает он певуче, подражая московскому выговору» (Одоевцева II. С. 226). На смерть Гумилева Марина Ивановна откликнулась потрясающим монологом, который завершила так: «Дорогой Гумилев, есть тот свет или нет, услышьте мою, от лица всей Поэзии, благодарность за двойной урок: поэтам — как писать стихи, историкам — как писать историю.

Чувство Истории — только чувство Судьбы.