Климена.
Я в этом и не сомневаюсь, сударыня. Об этом не стоит даже говорить. Не знаю, как вам понравилось то место в пьесе, где осыпают оскорблениями наш пол, а я была страшно возмущена тем, что дерзкий сочинитель обзывает нас «зверями».Урания.
Да ведь это же говорит комическое лицо!Дорант.
И потом, сударыня, разве вы не знаете, что брань влюбленных никого не оскорбляет? Бывает любовь нежная, а бывает исступленная. В иных случаях странные и даже более чем странные слова принимаются теми, к кому они обращены, как выражение высокой страсти.Элиза.
Говорите что хотите, а я не могу этого переварить, так же как «похлебку» и «пирожок», о которых здесь сейчас толковали.Маркиз.
Да-да, как же, «пирожок»! Я сразу это заметил — «пирожок»! Как я вам благодарен, сударыня, что вы напомнили мне о «пирожке»! Для такого «пирожка» в Нормандии не хватит яблок. «Пирожок»! Ах, черт возьми, «пирожок»!Дорант.
Ну, «пирожок»! Что ты хочешь этим сказать?Маркиз.
Черт побери, шевалье, «пирожок»!Дорант.
Ну так что же?Маркиз.
«Пирожок»!Дорант.
Скажи наконец, в чем дело!Маркиз.
«Пирожок»!Урания.
Не мешало бы, мне кажется, пояснить свою мысль.Маркиз.
«Пирожок», сударыня!Урания.
Что же вы можете против этого возразить?Маркиз.
Я? Ничего! «Пирожок»!Урания.
Я отступаюсь!Элиза.
Маркиз разбил вас блестяще. Мне бы только хотелось, чтобы господин Лизидас несколькими меткими ударами добил противников.Лизидас.
Осуждать — это не в моих правилах. Я к чужим трудам снисходителен. Однако, не желая задевать дружеские чувства шевалье к автору, я должен сказать, что подобного рода комедия, собственно говоря, не комедия: между такими пустячками и красотами серьезных пьес громадная разница. Тем не менее в наше время все помешались именно на таких комедиях, все бегут на их представления; великие произведения искусства идут при пустом зале, а на глупостях — весь Париж. У меня сердце кровью обливается. Какой позор для Франции!Климена.
В самом деле, вкус нашего общества страшно испортился. Наш век опошлился до ужаса.Элиза.
Как это мило: «опошлился»! Вы это сами придумали, сударыня?Климена.
Гм! Гм!Элиза.
Я сразу догадалась.Дорант.
Итак, господин Лизидас, вы полагаете, что остроумными и прекрасными могут быть только серьезные произведения, а комедии — это безделки, не стоящие внимания?Урания.
Я с этим не могу согласиться. Разумеется, трагедия в своем роде прекрасна, — конечно, если она хорошо написана, — но и в комедии есть своя прелесть, и, по-моему, написать комедию так же трудно, как и трагедию.Дорант.
Ваша правда, сударыня. И, пожалуй, вы бы не погрешили против истины, если б сказали: «еще труднее». Я нахожу, что гораздо легче распространяться о высоких чувствах, воевать в стихах с фортуной, обвинять судьбу, проклинать богов, нежели приглядеться поближе к смешным чертам в человеке и показать на сцене пороки общества так, чтобы это было занимательно. Когда вы изображаете героев, вы совершенно свободны. Это произвольные портреты, в которых никто не станет доискиваться сходства. Вам нужно только следить за полетом вашего воображения, которое иной раз слишком высоко заносится и пренебрегает истиной ради чудесного. Когда же вы изображаете обыкновенных людей, то уж тут нужно писать с натуры. Портреты должны быть похожи, и если в них не узнают людей вашего времени, то цели вы не достигли. Одним словом, если автор серьезной пьесы хочет, чтобы его не бранили, ему достаточно в красивой форме выразить здравые мысли, но для комедии этого недостаточно — здесь нужно еще шутить, а заставить порядочных людей смеяться — это дело нелегкое.Климена.
Я отношу себя к порядочным людям, а между тем во всей этой комедии я не нашла ни одного смешного выражения.Маркиз.
Клянусь, и я тоже!Дорант.
Это неудивительно, маркиз, там нет никакого паясничанья.Лизидас.
Сказать по чести, сударь, все остроты в этой комедии, на мой взгляд, довольно плоски, так что одно другого стоит.Дорант.
При дворе, однако, этого не находят.Лизидас.
Ах, при дворе!..