Полное собрание стихотворений

— Мне десять лет было, ей восемь,

Одиннадцать ровно ему.

Дама в голубом

Где-то за лесом раскат грозовой,

Воздух удушлив и сух.

В пышную траву ушел с головой

Маленький Эрик-пастух.

Темные ели, клонясь от жары,

Мальчику дали приют.

Душно… Жужжание пчел, мошкары,

Где-то барашки блеют.

Эрик задумчив: — «Надейся и верь,

В церкви аббат поучал.

Верю… О Боже… О, если б теперь

Колокол вдруг зазвучал!»

Молвил — и видит: из сумрачных чащ

Дама идет через луг:

Легкая поступь, синеющий плащ,

Блеск ослепительный рук;

Резвый поток золотистых кудрей

Зыблется, ветром гоним.

Ближе, все ближе, ступает быстрей,

Вот уж склонилась над ним.

— «Верящий чуду не верит вотще,

Чуда и радости жди!»

Добрая дама в лазурном плаще

Крошку прижала к груди.

Белые розы, орган, торжество,

Радуга звездных колонн…

Эрик очнулся. Вокруг — никого,

Только барашки и он.

В небе незримые колокола

Пели-звенели: бим-бом…

Понял малютка тогда, кто была

Дама в плаще голубом.

В Ouchy

Держала мама наши руки,

К нам заглянув на дно души.

О, этот час, канун разлуки,

О предзакатный час в Ouchy!

— «Все в знаньи, скажут вам науки.

Не знаю… Сказки — хороши!»

О, эти медленные звуки,

О, эта музыка в Ouchy!

Мы рядом. Вместе наши руки.

Нам грустно. Время, не спеши!..

О, этот час, преддверье муки,

О вечер розовый в Ouchy!

Акварель

Амбразуры окон потемнели,

Не вздыхает ветерок долинный,

Ясен вечер; сквозь вершину ели

Кинул месяц первый луч свой длинный.

Ангел взоры опустил святые,

Люди рады тени промелькнувшей,

И спокойны глазки золотые

Нежной девочки, к окну прильнувшей.

Сказочный Шварцвальд

Ты, кто муку видишь в каждом миге,

Приходи сюда, усталый брат!

Все, что снилось, сбудется, как в книге —

Темный Шварцвальд сказками богат!

Все людские помыслы так мелки

В этом царстве доброй полумглы.

Здесь лишь лани бродят, скачут белки…

Пенье птиц… Жужжание пчелы…

Погляди, как скалы эти хмуры,

Сколько ярких лютиков в траве!

Белые меж них гуляют куры

С золотым хохлом на голове.

На поляне хижина-игрушка

Мирно спит под шепчущий ручей.

Постучишься — ветхая старушка

Выйдет, щурясь от дневных лучей.

Нос как клюв, одежда земляная,

Золотую держит нить рука, —

Это Waldfrau, бабушка лесная,

С колдовством знакомая слегка.

Если добр и ласков ты, как дети,

Если мил тебе и луч, и куст,

Все, что встарь случалося на свете,

Ты узнаешь из столетних уст.

Будешь радость видеть в каждом миге,

Все поймешь: и звезды, и закат!

Что приснится, сбудется, как в книге, —

Темный Шварцвальд сказками богат!

Как мы читали «Lichtenstein»

Тишь и зной, везде синеют сливы,

Усыпительно жужжанье мух,

Мы в траве уселись, молчаливы,

Мама Lichtenstein читает вслух.

В пятнах губы, фартучек и платье,

Сливу руки нехотя берут.

Ярким золотом горит распятье

Там, внизу, где склон дороги крут.

Ульрих — мой герой, а Георг — Асин,

Каждый доблестью пленить сумел:

Герцог Ульрих так светло-несчастен,

Рыцарь Георг так влюбленно-смел!

Словно песня — милый голос мамы,

Волшебство творят ее уста.

Ввысь уходят ели, стройно-прямы,

Там, на солнце, нежен лик Христа…

Мы лежим, от счастья молчаливы,

Замирает сладко детский дух.

Мы в траве, вокруг синеют сливы,

Мама Lichtenstein читает вслух.

Наши царства

Владенья наши царственно-богаты,

Их красоты не рассказать стиху:

В них ручейки, деревья, поле, скаты

И вишни прошлогодние во мху.

Мы обе — феи, добрые соседки,

Владенья наши делит темный лес.

Лежим в траве и смотрим, как сквозь ветки

Белеет облачко в выси небес.

Мы обе — феи, но большие (странно!)

Двух диких девочек лишь видят в нас.

Что ясно нам — для них совсем туманно:

Как и на все — на фею нужен глаз!

Нам хорошо. Пока еще в постели

Все старшие, и воздух летний свеж,

Бежим к себе. Деревья нам качели.

Беги, танцуй, сражайся, палки режь!..

Но день прошел, и снова феи — дети,

Которых ждут и шаг которых тих…

Ах, этот мир и счастье быть на свете

Еще невзрослый передаст ли стих?

Отъезд

Повсюду листья желтые, вода

Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень!

Мы уезжаем. Боже, как всегда

Отъезд сердцам желанен и несносен!

Чуть вдалеке раздастся стук колес, —

Четыре вздрогнут детские фигуры.

Глаза Марилэ не глядят от слез,

Вздыхает Карл, как заговорщик, хмурый.

Мы к маме жмемся: «Ну зачем отъезд?

Здесь хорошо!» — «Ах, дети, вздохи лишни».

Прощайте, луг и придорожный крест,

Дорога в Хорбен… Вы, прощайте, вишни,

Что рвали мы в саду, и сеновал,

Где мы, от всех укрывшись, их съедали…

(Какой-то крик… Кто звал? Никто не звал!)

И вы, Шварцвальда золотые дали!

Марилэ пишет мне стишок в альбом,

Глаза в слезах, а буквы кривы-кривы!

Хлопочет мама; в платье голубом

Мелькает Ася с Карлом там, у ивы.

О, на крыльце последний шепот наш!

О, этот плач о промелькнувшем лете!

Какой-то шум. Приехал экипаж.

— «Скорей, скорей! Мы опоздаем, дети!»

— «Марилэ, друг, пиши мне!» Ах, не то!

Не это я сказать хочу! Но что же?

— «Надень берет!» — «Не раскрывай пальто!»

— «Садитесь, ну?» и папин голос строже.

Букет сует нам Асин кавалер,

Сует Марилэ плитку шоколада…

Последний миг… — «Nun, kann es losgehn, Herr?»[5]

Погибло все. Нет, больше жить не надо!

Мы ехали. Осенний вечер блек.

Мы, как во сне, о чем-то говорили…