Горячо наше солнце безоблачным днем: Под лучами его раскаленнымиВсё истомой и негой объято кругом, Всё обвеяно грезами сонными…Спит глухой городок: не звучат голоса, Не вздымается пыль под копытами;Неподвижно и ярко реки полоса, Извиваясь, сквозит за ракитами;В окнах спущены шторы… безлюдно в садах, Только ласточки с криками носятся,Только пчелы гудят на душистых цветах,Да оттуда, где косы сверкают в лугах, Отдаленные звуки доносятся…Я люблю эту тишь… Я люблю над рекой, Где она изогнулась излучиной,Утонувши в траве, под тенистой листвой,Отдохнуть в забытьи утомленной душой, Шумной жизнью столицы измученной…Я лежу я смотрю… Я смотрю, как горит Крест собора над старыми вязами,Как река предо мною беззвучно бежит, Загораясь под солнцем алмазами;Как пестреют стада на зеленых лугах, – Как луга эти с далью сливаются,С ясной далью, сверкающей в знойных лучах, С синей далью, где взоры теряются;И покой – благодатный, глубокий покой Осеняет мне грудь истомленную,Точно мать наклонилась в тиши надо мной С кроткой лаской, любовью рожденною…И готов я лежать неподвижно года, В блеске дня золотисто-лазурного –И не рваться уж вновь никуда, никуда Из-под этого неба безбурного!
Не знаю отчего, но на груди природы –Лежит ли предо мной полей немая даль,Колышет ли залив серебряные воды,Иль простирает лес задумчивые своды, –В душе моей встает неясная печаль.Есть что-то горькое для чувства и сознаньяВ холодной красоте и блеске мирозданья:Мне словно хочется, чтоб темный этот лесИ вправду мог шептать мне речи утешенья,И, будто у людей, молю я сожаленьяУ этих ярких звезд на бархате небес.Мне больно, что, когда мне душу рвут страданьяИ грудь мою томят сомненья без числа, –Природа, как всегда, полна очарованьяИ, как всегда, ясна, нарядна и светла.Не видя, не любя, не внемля, не жалея,Погружена в себя и в свой бездушный сон, –Она – из мрамора немая Галатея,А я – страдающий, любя, Пигмалион.