Полное собрание стихотворений и поэм. Том II

А потом она перестала пить кофе много и появляться там и тут. Она стала быть знакомой с фотографом цветной фотографии и целый денёк сидела у него в мастерской на базаре. Он был там один. Но там же он и жил. Стояла печка, была кружка, и кошка ходила. А в другой комнате он быстро сажал заказчиков. У него перед тем было две жены, и от них он имел по девочке. Ему лет тридцать было, когда болезнь туберкулёзовая. Сам белый телом и очень честный и хотя слаб, вроде, и даже дрался, если ему кто чего такое скажет, вроде кажется обидным.

Всегда сидит там, и когда приходят знакомые, то иногда долго не открывают. А знакомые войдут, глядят, она без чулок, а ведь зима. Видать, что-то меж ними. И тиха по-прежнему молчалива, и юбки ещё длиннее у неё. Володя мне не разрешает коротких юбок. Володя. Володя. Он её стриг. Он с ней поехал в лето отдыхать. Она стала ужасно худая, какая худая! Она всегда иногда раньше заводилась истерически хохотала и переводила немецких поэтов. Например, Кляйста. И рассказывала о его чудной жизни. Очень был необычный взгляд. Отличный от обычных взглядов. Теперь она очень спокойна, но не лениво-спокойна, а по-другому.

«Тот помнит страшные слова…»

Тот помнит страшные слова,которы говорились утром.И также ценные врачипрошли на цыпочках сперва.Затем кокетлив санитарнёс тело длинное под мышкойи обломился один деньи от него пошёл жар.

«Белели не кости на дивной бумаге…»

Белели не кости на дивной бумагеИ то не вели своих, нет, не велиВ шарфах не ходили босые по влаге

Не шли к отдалённым виденьям землиВсяк был своих сонных частей хозяинИ если вы взяли какую-то часть,то вам возвратили наследника целого,а он проклинал вашу власть.

«Удивительные люди…»

Удивительные люди,удивительны суткив магазине полдневномчёрный ворон виситНа Козловской картинеесть девица с левкоемУ неё распустилсяэтот что-то левкойНа Козловской картине

есть ещё тёмно-серыйсовсем низкий мужчинас своим галстуком белыми того, и другую обнимают потёмки.

«Бумаги варёные…»

Бумаги варёныеСчастье развратноемеж мною и вами — бельё.Я верю значительнов свою исключительностьв волшебное имя моё.Поправили бородыпошли закачалисявсе тени на теле твоёми пряжка печальная

на что-то надвинуласьи серый твой галстук затух.По-прежнему играетсятолько вышивкапо карману едет онаА на ложку упалатвоя высохшаяслеза как из окна.По морозу с кроватиты дошла оборачиваясья люблю твоё мягкое ухои вот ты легла изворачиваясьна правом бокув одеяло из пуха…Пока это происходило,

я стоял у окнаи глядел на тебяи во мне возникаламужская силаи она смеялась в ответты фуражку мою не терзайВ этом свете пяти часовнам предсталтвоей комнаты крайТвоей зимней ноги твоей зовИ того, и сего нети нет сего, и того тожеи только будто портреттвоей бабушки слабо ожил.

«Жулик лез в окно Леонтий…»