Полное собрание творений. Том 2.

Издатель «Колокола» столько же несправедлив к статье епископа Игнатия, сколько несправедлив к лицу. Статья Епископа — не что иное, как воззвание к Кавказскому духовенству, домашний епархиальный документ, неизвестный публике. Осыпая Епископа ругательствами, «Колокол» осыпает Воззвание клеветами. Неосновательность этих клевет тотчас обнаружилась бы для каждого, если б Воззвание было известно. Такое поведение «Колокола» — не новость в церковной истории. Так, например, партия папистов осыпала клеветами поведение и писания Константинопольского патриарха Фотия [ж] за то, что он с энергиею действовал против папистов; не забыто в числе порицаний, что Фотий был до патриаршества придворным сановником: почему ж представителю якобинскому не осыпать ругательствами и клеветами епископа Игнатия за то, что он осмелился отверсть уста свои против партии и замыслов якобинских?

«Колокол» говорит, что «Архиерей Игнатий восстает против прогресса, глумится над тем, что академия употребляет это слово, {стр. 436} и оканчивает апологией рабства, доказывая, что нет счастливее состояния, как крепостное право» [1244]. В Воззвании епископа слово «прогресс» вовсе не упомянуто. Если под именем прогресса разумеется преуспеяние человечества в христианстве, в добродетели, в науках, в искусствах, то Игнатий сочувствует от души такому прогрессу. Но он враг якобинского прогресса, который стремится к преуспеянию в безбожии, безнравственности, к отвержению всех властей и законов, к гибели человечества нравственной и гражданской.

О крепостном праве обстоятельно изложено в Воззвании, что крепостное право несовременно, что уничтожение его есть совершенная необходимость. Правда, в Воззвании выражено желание, чтоб уничтожение крепостного права совершено было правительством, при сохранении спокойствия в государстве, а не народным бунтом вследствие якобинских возгласов. Это-то и не нравится партии, которой представитель заграничный звонит в возмутительный колокол и призывает крестьян к топорам.

«Колокол» называет Воззвание Епископа доносом. Донос делается о чем-либо неизвестном. Но воззвание сделано тогда, когда якобинская статья была перепечатана в С.-Петербургских и Московских «Ведомостях», огласилась, следовательно, по всей России. «Воззвание» сделано по настоятельной местной потребности и, как выше сказано, единственно к духовенству Кавказской епархии. Епископ сердечно желает, чтоб события доказали, что такое Воззвание было лишним, а якобинские статьи безвредны. Надо дождаться, что скажут события [1245]. Между сеятвой и жатвой проходит известное время. В Воззвании имя архимандрита Иоанна вовсе не упомянуто: его оглашает издатель «Колокола» и, может быть, несправедливо, потому что статьи «Собеседника» не подписаны сочинителем [

1246]. — Статья «Колокола» есть, в полном смысле донос и ябеда на епископа Игнатия.

{стр. 437}

«Колокол», доказав решительное невежество епископа Игнатия именно потому, что он был сапером, принимает на себя скромную обязанность быть его наставником и научает Епископа, как ему следовало объяснить 20–23 стихи 7-й главы из Первого послания к Коринфянам святого апостола Павла. Дивное явление! Ругатель Христа и враг Его принимается объяснять учение Христово. Примером ему, конечно, послужила дерзость того врага Божия, который осмелился Самому Вочеловечившемуся Слову Божию объяснять Слово Божие (Мф. 4. 6). В Воззвании показаны различные переводы текста с объяснением текста святым Иоанном Златоустам. Из этого объяснения видно, что славянский перевод со всею точностию выражает мысль Апостола. Епископ Игнатий, признавая совершенною обязанностию своею последовать правилу Православной Церкви, воспрещающему объяснять Писание по произволу и повелевающему неуклонно держаться объяснения, сделанного Писанию святыми Отцами [1247], считает непременным долгом своим последовать объяснению упомянутого текста св. Иоанном Златоустам и потому отказывается от внимания объяснению и наставлению, которые предлагает «Колокол». Если б издателю «Колокола» были известны греческий и латинский языки, то он увидел бы, что при объяснении приняты в соображение греческий текст с переводом латинским весьма точным (смотр. Novum Testamentum Graece et Latine. Parisiis MDCCCXLII); он остановился бы дать совет о совещании с французским переводом Нового Завета, так как французский язык по своей конструкции никак не может удовлетворить потребности точнейшего перевода, а по необходимости должен прибегать к парафразу. В немецком переводе Нового Завета Лютером в точности передана мысль греческого текста [1248].

{стр. 438}