Полное собрание творений. Том I. Трактаты и гимны

Как же действует поэтическое богословие? Оно приводит в действительность скрытые психические силы. Возьмем какой-нибудь самый простой случай, какую-нибудь страдающую роженицу, к которой позвали шамана, чтобы помочь родам. Отнюдь не самое последнее из того, что он делает, состоит в рассказе о том, что такой-то и такой-то бог, герой или дух пошел туда-то, сделал то-то и получилось то-то и т.д. и т.п.; итогом этого рассказа-заклятия является как облегчение страдания, так и прибавление сил, активация чего-то, ранее бездействовавшего в душе. То же происходит в примитивных обществах и во множестве других случаев, когда человеком или людьми овладевает паника, или захлестывает страдание: рассказ о священном возвращает их к себе, делает вновь владеющими собой, вознося над собой. Такова первичная, никогда не преходящая функция поэтического искусства. Понятно, что в развитых обществах на этот пласт накладывается множество других, так что во множестве случаев до него невозможно добраться. Однако, оставим это; нам здесь важно отметить только то, что священная поэзия – такая поэзия, которая говорит разом о боге (мире, герое, духе etc.) и о человеке в его целостности, т.е. в том числе и о внутреннем человеке. Величайшим заблуждением было бы искать эту богочеловеческую поэзию как в превыспренних метафизических построениях, так и в примитивных заговорах: она не может и не должна иметь определенной формы и темы, но во всяком обществе она будет разной.

Взглянув с этой точки зрения на поэтику Синезия (а с нашей точки зрения, девять его гимнов представляют собой высшее достижение греческой христианской поэзии последних веков античной культуры), мы увидим, как и в любом случае рассмотрения подлинной сакральной поэзии, портрет богочеловека – как и насколько богочеловек жился автором. Поскольку слово «богочеловек» неразрывно связано в нашем сознании со Христом, то, возможно, правильно будет и начать наше изложение с поэтической христологии Синезия.

Она является предметом III, IV, VI, VIII гимнов, а гимн-литания VII может быть понят как практическое следствие из нее. Разумеется, такая классификация довольно груба, но общее место христологии в поэтическом наследии Синезия очерчивает.

Итак, прежде всего, Кто такой Христос? Во всех без исключениях христологических гимнах мы находим ясное и недвусмысленное исповедание божественности Христа-Логоса: как божественности, соотнесенной лишь с Отцом и Духом, но не с творением, так и божественности соотнесенной с творением.

В первом случае Синезий именует Его: Источный Свет, Луч сияния Отца, Образ Отца_у Печать Отца, Красота Отца; Тот, Кто вместе с Отцом посылает Дух (Гимн III, 12–13, 59, 61, 63, 66). Единый Сын единого Отца, Невыразимое страдание родов отеческой воли –

т.е. Сын здесь отождествляется с актом Своего рождения; Явившийся из непостижимых недр Отца, Мудрость отчего Ума, сияние отеческой красоты; и далее богословие собственно акта Рождения: Рождение сделало явным плоды Отца,

Рождение – это откровение Ума, причем именно для Себя, а не для других существ[839] (Гимн IV, 4, 6, 8–9, 11–12). Нетленный Бог, Беспредельная мудрость (Гимн VI, 10–11, 15). Это внутритроическое богословие Сына полностью традиционно и восходит прямо к образности ап. Павла: Образ Бога невидимого (2Кор. 4, 4; Кол. 1, 15), Образ ипостаси Его (Евр. 1, 3), Сияние славы Его (Евр. 1,3) – и, конечно же, к новозаветной семантике Света: Свет Истинный (Ин. 1, 9), свыше Восток (Лк. 1, 78) и др. Интересно отметить восходящее к Плотину[840] понимание второй божественной ипостаси как Красоты в собственном смысле слова, Красоты первообразной: т.е. Красоты такого Образа, прежде которого нет ни иного образа, ни иной красоты. Этот Образ, эта Красота, как и у Плотина, неразрывно связана у Синезия со страданием родов, т.е. со страданием дифференциации, как бы ее не представлять и не понимать. Красота Бога, страдание Бога и теогония немыслимы друг без друга (потому все азиатские единые боги-без-сыновей безобразны, насколько лишены образа; а лишены образа они не только в своих явлениях – вспомним иудео-исламское иконоборчество, – но и по существу). Понимание этого момента явится для нас переходом ко второму виду божественности Христа: божественности относительно творения.