Полное собрание творений. Том I. Трактаты и гимны

Эллинская культура не знала категории перевода, эллины не изучали чужих языков, и искусство толмачей дальше рынка не выходило, а потому, когда мы уже в III в. до н.э. встречаем иудейских историков, пишущих на греческом: Деметрия, Артапана и Евполема – рядом с уже упомянутыми Бероссом, Манефоном и стоиками (азиатами в подавляющем большинстве), то это обозначает начало крупномасштабной идеологической экспансии Востока в Элладу. Во II в. до н.э. мы имеем «Перевод Семидесяти», идеологический памфлет «Письмо Аристея» и Маккавейские книги, пропитанные ненавистью к эллинизму в селевкидской редакции. В это же время появляется анонимная «Книга Юбилеев»; в I в. н.э. вместе с «Финикийской Историей» Филона Библского появляется еще один полный аналог творений Беросса и Манефона – «Иудейские Древности» Иосифа Флавия; ему же принадлежит апологетический очерк «Против Апиона». Нужно сказать, что Египет в I в. н.э., а точнее – Александрия Египетская – подарила миру помимо стоика Херемона (вероятно, египтянина), описывавшего (надо полагать, в патриотических целях) и аллегорически толковавшего египетскую религию, также Апиона – египтянина, автора еще одной «Египетской Истории» – и ему подобных людей, а вместе с ними если и не понятие антисемитизма, то, во всяком случае, его денотат[864]. К кругу этих же проблем относятся «Деяния Александрийцев» – это со стороны египтян; со стороны же иудейской – «О посольстве к Гаю», «Против Флакка» Филона и уже упомянутое сочинение Иосифа. Из всего этого корпуса литературы наиболее значимо «Письмо Аристея», в котором мы впервые наблюдаем литературный или идеологический (не знаю, как лучше сказать) прием, имевший затем большое будущее. Еврейский автор выдает себя за придворного Птолемея II и от лица эллинского мира воздает неумеренные хвалы мудрости иудейской. Этот вот момент подлога, желания любой ценой создать некое эллинское свидетельство о ценности и значимости иудейства, фиксируется нами впервые в этом тексте. В том же II в. до н.э. мы имеем александрийского еврея перипатетика Аристобула, усваивающего иудейской экзегетике аллегорический метод, возникший в околопифагорейской среде

[865], но наибольшее распространение получивший у стоиков: в этом случае как раз именно варвары довели до совершенства возникшее у эллинов, так что аллегореза и Восток[866]

со времен Аристобула так по сей день и не расстаются. Не иначе, разумеется, толковал египетскую религию и Херемон. Наибольшего развития данный метод достигает в трудах Филона Александрийского: после сделанного им – изменения в сознании эллинистических толкователей Писания и их средневековых преемников становятся необратимы. В связи с этими же авторами можно говорить об усвоении восточными литературами восходящего опять же к пифагорейцам жанра «биоса», т.е. Жития. «Описание «терапевтов» у Филона и египетских жрецов у Херемона порой не просто сходны, но текстуально совпадают»[867]. Поскольку с этими произведениями схожи также и герметический «Асклепий», и «Жизнь египетских отцов» Руфина, то уместен вопрос: не может ли быть так, что оба автора описывают (конечно, идеализированно) одно и то же явление? При этом «единая ближневосточная традиция антиэллинской (и впоследствии антиримской) полемики должна, с нашей точки зрения, обязательно быть принята во внимание»

[868]. Иными словами, во-первых, совершенно очевидно, что наполняя национально-патриотическим содержанием пифагорейский «биос», евреи и египтяне на грани эр получили некий новый, ближневосточный, полемически заостренный против эллинства «биос»[869]

, который эксплуатировался сперва иудеями и египтянами, а затем и христианами; во-вторых, можно осторожно предположить, что уже в I в. до н.э. дух Египта – страны, по-видимому, и в самом деле более чем странной – инициировал исход в пустыню людей различных религиозных убеждений. Еще осторожнее следует предполагать, что пустыня научила подвижников толерантности.

В эту же эпоху становится популярен сюжет божественных кар: «В третьей Маккавейской книге только раскаяние помогает избавиться от Божией кары египетскому царю Птолемею Филопатору, затеявшему гонения на иудеев... Зато ужасной смертью гибнет селевкидский правитель Антиох IV Епифан, о чем повествуют первая и вторая Маккавейские книги». С точки зрения персов, этот самый Епифан был наказан Богом за попытку ограбить святилище в Персеполе[870]. Все три народа: и персы, и иудеи, и египтяне – ждут в эту эпоху конца мира сего и начала следующего, где «благоденствие ждет, конечно, сынов Востока»[871]. Нужно сказать, это были не пустые надежды, но реальные предчувствия: спустя около трехсот лет на пространстве от Инда до Темзы безраздельно господствовала восточная идеология, и лишь свежее дыхание готики развеяло это пряное марево.

Теперь мы поговорим о технике идеологической войны, которую Восток – а лучше всего сохранился иудейский полемический корпус – вел против Эллады.