Полный привод, или Километры вдоль нормальности

Блюда были отменными, сервис сказочным, обстановка обволакивающей, но сожрать хотелось только друг друга. И хотелось очень сильно. Всю трапезу они просидели, почти не разговаривая и давясь вкуснятиной, и слюна выделялась только в предвкушении ночи.

Наконец Александр не выдержал и рассмеялся.

– Чёрт бы меня побрал, – запустил он себе руку в волосы.

Жаклин лишь целомудренно улыбнулась, но ту же кокетливо, как ей показалось, на французский манер, состроила парню глазки.

В квартиру они ехали на такси ресторана. Алекс так и не понял: как ему удалось не напасть на Жаклин на заднем сидении. Он решил, что если выдержит сейчас, то сможет сдвинуть земную ось, если понадобится. А когда они вошли в обозначенный подъезд, то перед ними сразу же предстала кованая решётка лифта.

Оба застыли. Парень ни секунды не сомневался, что земную ось он, может быть, и сдвинет, но вот лифт, чёрт бы его побрал…

«Мы в нём застрянем к чёртовой матери, – закусил он щёку изнутри. – До утра».

Был вариант добираться до последнего этажа по лестнице.

«Долго», – рубанул про себя Александр и решительно взялся за ручку решётки.

Двери ещё не успели встать на место, а он уже прижал Жаклин к стене собой, распластал руки по стене и впился ей в губы.

«Всё», – последнее, что он подумал, а дальше – провал.

Вспоминая спустя некоторое время всё, что случилось в этой квартире, оба сошлись на слове «угар».

Самозабвение, сладострастие, ликование и умопомрачение, безудержное проявление желания. Оно здесь буквально царило или даже царствовало. Алчное, адское, жгучее, агрессивное, дикое, звериное, всё подчиняющее и всепоглощающее. Желание интимного, примитивного плотского контакта и желание любви одновременно. Любви давней, проверенной временем. Временем длиной в четыре года. Четыре долгих сложных года.

Почувствовав её нежное тело с изгибами и выпуклостями по всему своему твёрдому и плоскому, Александр перестал понимать: кто он, где он, почему и каким образом. А вместо ощущения себя, внутри всплыли воспоминания, каково это, когда его разрывающийся от желания и возбуждения член сжимают тесные упругие стеночки её тёплого, мокрого, скользко влагалища.

«Фак!»

Парень утробно кратко рыкнул, и с желанием сжал – наконец-то! – её крупные манящие груди и почувствовал, что лучше ему быть уже не может. Это было аптекарски чистое отборное наслаждение. Рай.

А Жаклин в это время сильно прижатая довольно крупным твёрдым сильным мужским телом, вроде бы должна была чувствовать стеснённость, но её наоборот распирало от лёгкости и какого-то внутреннего полёта. Александр даже не почувствовал, как она вытащила из его классических чёрных брюк рубашку небесно-голубого цвета. Положив ладони на его обнажённое, такое родное, долгожданное, желанное, любимое тело, она принялась водить ладонями по спине парня, чувствуя, что «улетает». Ей до умопомрачения захотелось раствориться сейчас в этом человеке, слиться с ним, соединиться, сделать так, чтобы даже сам Господь Бог больше никогда не смог их разъединить. Гарантированно.

Чтобы то, что поддерживает в них жизнь, было одним на двоих. Чтобы никто и никогда не отнял у неё человека, который является для неё кислородом, который она вдыхает и не разлучил её с тем, кто с кровью течёт по её артериям. И даже то, что теперь у Алекса кололась щетина, воспринялось Жаклин как вишенка на торте.

В принципе, лифт их вполне устраивал бы, но тот быстро приехал.

Двери открылись. Они, не в силах разъединиться, неловко вывалились наружу, и Александр нащупал у себя в кармане ключ, который им дала Матильда. Дверь открылась после третьего щелчка, а квартира оказалась вполне ожидаемой. Пахло залежалым текстилем, пылью, деревом, какойто химией и засохшей канализацией. Все предметы мебели были накрыты большими кусками флизелина.

Гостиная начиналась сразу от прихожей, без коридора и перегородок, но даже до неё они дошли не сразу.

Как только дверь захлопнулась, Александр опять прижал Жак к покрашенной стене за входом и тут уже дал волю рукам. Он мял её грудь своими загребущими, вместительными, красивыми сильными ладонями, сжимая и возбуждаясь от её размеров, мягкости и упругости, а потом в такой же манере пустился по всему остальному, к чему мог дотянуться.

– Малыш… – выдохнул Александр каким-то не своим, чужим голосом и, не договорив, опять принялся с жадностью сминать её губы. Она тут же раскрылась ему навстречу и ответила на поцелуй, уже расстёгивая свой ремешок. Он надавливал языком у неё во рту на всё подряд, дотягивался и полизывал, взрывая себе голову и пах, от того, до какой степени они могут проникать друг в друга, и как далеко готовы впустить. До конца. До дна.

А малыш в это время жалела, что у неё не десять рук, тогда бы она могла одновременно и зарываться ему в волосы, и рвать пуговицы на рубашке, и водить руками по этому стройному любимому телу, и уже расстёгивать ремень и ширинку и лезть в штаны.

Хотелось одного – дорваться. Заполучить.