Полонез

Как-то, собравшись в одном из кафе, человек десять эмигрантов по традиции завели шумный спор о дальнейшей судьбе родины, о её освобождении из-под русского гнёта. Кто-то из собравшихся по ходу резко обвинил Комитет и его председателя в бездействии. Почему ещё не собрано войско для похода на Варшаву? Почему огонь партизанской войны в тылу русских гарнизонов еле теплится, вместо того чтобы разгореться в страшное пламя? Говорильня, а не Комитет, зачем только его избирали…

Присутствующий при сём Мазур, горячо уважавший Лелевеля, без обиняков предложил пану заткнуться. Тот в ответ вызвал экс-поручика на дуэль. (Заметим, что дуэли среди поляков-эмигрантов были делом обычным. И ничего не попишешь, — особенность национального темперамента.) Состоявшийся назавтра поединок в укромном углу Сен-Жерменского предместья закончился быстрой победой Мазура и ранением противника.

История дошла до Лелевеля. Пригласив Мазура, председатель тепло поблагодарил нежданного защитника своего доброго имени. Бывший поручик ему понравился: смел, решителен, отлично владеет оружием и явно неглуп. А личная преданность вообще бесценна. Приблизив к себе Мазура, Лелевель через некоторое время ввёл его в состав малого совета — и не ошибся. Этот ещё довольно молодой человек (и тридцати не исполнилось) трезвомыслием и здравыми суждениями довольно скоро доказал, что место в узком кругу патриотов занимает не зря.

И наконец, Камиль Осовский. Бывший чиновник Краковского воеводства привлёк внимание Лелевеля острой статьёй в эмигрантском журнале. Осовский анализировал причины, по которым восстание потерпело сокрушительное поражение, и приходил к неутешительному выводу: поляки не сумели сплотиться по-настоящему, поэтому борьба с русской оккупацией не стала всенародной. При подготовке нового выступления, предлагал Осовский, необходимо уделить первостепенное внимание пропаганде и работе с крестьянством.

Лелевель, который придерживался сходного мнения, познакомился с автором и статью одобрил. Предложил посещать Комитет с подспудной мыслью присмотреться повнимательней к спокойному и серьёзному человеку лет тридцати пяти, в котором чувствовались ум и характер. В Париже Осовский оказался примерно так же, как и другие: прошёл горнило Восстания и после разгрома, опасаясь преследование властей, покинул родину. В малом совете, куда был приглашён Лелевелем, считался теоретиком и готовил документы, отражающие позицию Комитета по вопросам стратегии и тактики борьбы с Россией.

Сегодня все были в сборе. Изящно опершись на каминную доску, высокий тощий председатель зорко поглядывал на своё немногочисленное, однако боеспособное войско.

— Панове, нам надо обсудить важную тему, — сообщил негромко.

И тут же был прерван. В кабинет с коротким стуком вошла панна Беата в сопровождении Агнешки. В руках у девушек были подносы с большим кофейником, чашками, тарелками со свежей сдобой и прочими вкусностями, которые делают обсуждение серьёзных вопросов не только плодотворным, но и приятным. Ощутив аппетитные запахи, любивший поесть Гуровский затрепетал ноздрями.

— Благодетельницы, — заявил он, плотоядно поглядывая то на булочки, то на панну Беату, неотразимую в бежевом платье, которое прекрасно шло к её карим глазам и каштановым локонам. Впрочем, бойкая миловидная Агнешка тоже удостоилась поощрительных взглядов.

Разлив кофе по чашкам, девушки удалились. Лелевель уселся в председательское кресло.

— Продолжим, панове, — предложил он. — Сообщаю, что вчера мною было получено конфиденциальное письмо… — тут профессор выдержал паузу, — от князя Адама.

Ходзько саркастически хмыкнул.

Князь Адам Чарторыйский являлся персоной мало сказать важной — легендарной. Крупнейший магнат с юности был другом и сподвижником Александра Первого, а в течение трёх лет даже возглавлял российское Министерство иностранных дел. Однако в какой-то момент Чарторыйский, разочаровавшись в императоре, уехал в Польшу. Во время Восстания был единодушно избран главой временного национального правительства. После поражения бежал в Париж, где стал знаменем большой части польской эмиграции.

— О чём же пишет князь Адам? — настороженно спросил Осовский. — Что-нибудь важное?

Лелевель сделал отрицательный жест.

— Пока речь о том, чтобы встретиться и обсудить некие вопросы, представляющие взаимный интерес.

— «Некие»… Знаем мы какие, — хмуро бросил Лех.

Внимательно слежу за реакцией соратников по малому совету. Соратники озадачены, да и я тоже, откровенно говоря.