Полонянин

– Когда он приезжал? – насел я на него. – Куда уехал?

– Кто? – мужичок на меня уставился.

– Сотник. Претич.

– Да никуда он не уехал, – пожал плечами тот. – Вон он лежит, – кивнул он в сторону предводителя, – убитый вами.

– Он?! – показал я рукой на мертвяка.

– Точно, он, – закивал головой разбойник. – Вчера он к нам в деревеньку прискакал. Говорит: я, дескать, сотник Претич, княгиней к вам за подмогой послан. В городе силы воинской почти не осталось, а нам надобно бабу страшную перехватить, которая колодцы все отравила, собак дохлых в них набросала. Дескать, выманили ее из Киева. Наврали, что дите ее, змеюкино, к нашим в полон попало. Свенельд с каганом Святославом его на цепи держат. Он ведь, слышь, чадами православными питается. А коли мы бабу эту одолеем, так княгиня Ольга деревеньке нашей ругу за пять лет простит. Ну, мужики у нас смекнули да рогатины медвежьи достали…

– О чем это он? – Ольга никак не могла понять, что там мужичок бормочет.

– Вот что, княгиня. Пойдем-ка в сторонку отойдем, – шепнул я ей.

– А я как же? – взметнулся было мужичок, но ратники его вмиг осадили.

– Тут пока его подержите, – сказал я воинам, Ольгу под локоток подхватил и к убитому христианину ее подвел.

– Слушай, княгиня, – зашептал я ей на ухо, – сдается мне, что с сыном твоим все в порядке. Жив он, здоров, и полон его – выдумка. И Свенельд живой…

– Ты с чего это решил? – вылупилась она на меня.

– А разве ты этого мужичка не слышала? – кивнул я на разбойника. – Самозванный Претич им про сына твоего наплел, будто он у Свенельда в плену. Считай слово в слово повторил то, что тебе гонец привез. Ловушка это. Западня. Кем-то подстроено все, чтоб тебя из Киева выманить. Неужто не понятно?

– Так кто же это? – Ольга испуганно на меня взглянула.

– А что? Мало по Руси у тебя недругов? – пожал я плечами.

– Но христианин он. – Она внимательно посмотрела на убитого.

Нагнулся я над ним, в лицо вгляделся.

– Сдается мне, что рожа у него знакомая. Чудится мне, то ли на Подоле, то ли в Козарах его встречал. – Я почувствовал, как злость накатывает на меня. – Мне бы с гонцом потолковать. Да побыстрее.

– Так ты уверен, что со Святославом все хорошо? – все еще волновалась она за сына.

– Уверен, – кивнул я.

– Что ж, – княгиня сказала, – если ты прав и мне злопыхателя найдешь, тогда награжу тебя щедро. Ну а коли с каганом все же беда случится, я сама с тебя шкуру ремнями нарежу и солью мясо твое засыплю.

– На все воля твоя, княгиня, – склонил я перед ней голову.

– Отпустите его! – повернулась она к воинам, которые мужичка держали. – Пусть в деревеньку свою вертается. Велит огнищанам своих схоронить. Зла я на тебя не держу боле, – поклонилась она ошалевшему мужичку. – И ругу с вас на пять лет снимаю, как и обещано вам было.

– Благодетельница! – кинулся мужичок ей в ноги. – Всех Богов за тебя просить буду, чтоб они тебе долгой жизни послали!

– Ступай! – сказала она.

22 мая 951 г.

Я подлетел к киевским воротам. Конь мой пеной исходил, потом обливался, дышал тяжело. И сам я не лучше того коня был. Замаялся за дорогу. В город спешил. Гнал коня, не обращая внимания на жару и пыль, на ночи безлунные, на чащи буреломные, на рану в боку. Нужно мне было как можно быстрее в подклети оказаться да с гонцом поговорить, потому и загонял буланого. Слава Велесу, что до смерти не загнал.

Ольга-то обратно на ладье возвращалась. Супротив течения тяжело грести, по себе знаю. А значит, опередил я ее на целый день.

Сошел с коня занужоного, по шее его с благодарностью похлопал – не подвел буланый. Скрозь ворота в поводу его провел, через майдан к конюшне направился. Иду, а сам думаю: «Как же они, волки, все рассчитать могли? Ведь знали же, что Ольга на выручку к сыну кинется. Уверены были, что в тот же день она из Киева на ладье сорвется. Какой путь ладья до вечера пройти успеет, прикинуть нетрудно. Вот и послали христианина в ближайшую деревеньку. Народ взбаламутить проще простого. Война идет. А тут: баба – лазутчица, колодцы отравленные, руга за пять лет. Мужики и поднялись за правое дело. Придумать же надо такую ложь…»

Привязал я коня, расседлал, соломой его обтер. Пусть остывает. Сам же в терем бросился. Малуша мне навстречу выскочила:

– Ты чего, Добрынюшка, вернулся? Отмахнулся я от вопроса ее:

– Куда вы с Заглядой гонца определили?

– В порубе он сидит, как ты и велел, – сказала сестренка.

– Веди к нему.

Прошли мы под крыльцо, в подпол спустились, к двери запертой подошли.

– Вы его, часом, голодом не заморили? – спросил я Малушу.

– Да ну, – махнула она рукой. – Дважды в день я ему снедь приносила. Под дверь миски просовывала. Отпирать-то ты его не велел. Он сначала ругался сильно. Потом просил, чтоб я его выпустила. А потом притих. Успокоился.

– Молодец, сестренка, – улыбнулся я ей.