Польша и Россия в первой трети XIX века

Смена настроений, происшедшая в польском обществе в связи с созданием Королевства Польского и дарованием ему конституции, акцентировалась в газете: «Ныне, когда чудесным свершением небеса соединили славу Александра с возрождением Польши, кто отыщет в чужой истории подобную внезапную перемену национальных чувств?» Вновь и вновь отмечалось, что поляки хотят «посвятить жизнь тому, чтобы передать своим поколениям это драгоценное наследие во всем очаровании национального бытия и показать миру, на что способен народ, воспитанный в колыбели свободы, под управлением короля, идущего в ногу с веком». Из номера в номер «Ожел бялый» внушал полякам, что конституцию нужно беречь и укреплять: «Но чем более дорог нашим сердцам правящий нами монарх, – писала газета, – чем дороже обеспеченные им свободы, тем сильнее мы должны стараться, чтобы распределение счастья и благополучия, которые гарантировала нам дорогая наша Хартия, осуществлялось в подлинно семейном духе». В корреспонденции «Помещика-не-шляхтича» сообщалось о призыве некоего Винцентыя, избранного на грубешовском тминном собрании, к «точному и неуклонному сохранению этой святой Хартии». Не исключено, что речь шла о Винцентыи Немоёвском, который во время выборной кампании обратился к избирателям Велюньского повята с подобным призывом: «Как поляки мы заинтересованы в том, чтобы сохранить в чистоте нашу конституцию, чтобы свободу нашу, которую добрейший монарх соблаговолил закрепить за нами посредством либеральных законов, мы застраховали бы от влияния людей и обстоятельств. Для достижения этой цели нужно, чтобы наши представители соединяли с независимостью мнений также и личную независимость». Эти качества нужны были и потому, что либералы рассчитывали развивать и совершенствовать конституционную структуру Королевства путем принятия новых законов в сейме. Характерно, что одна из статей газеты, опубликованная без указания имени автора, имела знаменательное заглавие: «О внутреннем управлении в Великобритании и соображениях, как его можно приспособить к нашему краю в соответствии с нашим национальным конституционным законом». Незадолго до открытия сейма в 1820 г. «Ожел бялый» напечатал письмо М. Брониковского, помещика из Плоцкого воеводства. Отрекомендовав себя как «давнишнего поклонника конституции», он подчеркивал необходимость ее дополнения, в частности, развития положений, касающихся организации сеймиков. «Весь народ, – писал он, – возлагает большие надежды на то, что во время приближающегося сейма достойные представители не преминут представить пред троном свои просьбы о всеобъемлющем развитии его благотворного дела – либеральной конституции, а также не забудут представить и показать касающиеся ее злоупотребления, подробно обрисовав состояние края». Брониковский ссылался на статью конституции, дающую право сейму обсуждать насущные вопросы и направлять в Государственный совет обращения и требования, «имея в виду пользу и благо страны». Согласно той же статье, Государственный совет передавал эти обращения государю, который поручал сейму разработать соответствующие законы. «И кто может сомневаться в том, – восклицал автор письма, – что этот великий монарх, который в сиянье своего трона несет вольность народам, который хочет править только по закону, этот образец для всех монархов не захочет принять во внимание голос нации, высказанный устами ее представителей»²⁰

.

По существу это была программа действий либеральной оппозиции на приближавшемся сейме. «Конституционный поляк» (Ф. Гжимала) выступил в газете с «Письмом послу на сейм 1820 г.», представлявшим собой как бы инструкцию для народных представителей. Отвечая на вопрос, как поступать послу на сейме, автор письма указывал: «Если бы я был Представителем, прежде всего я принес бы на заседание Палаты безграничную привязанность к Королю; по моему убеждению, не верить тому, что говорил этот великий Монарх, тому, что он так отчетливо гарантировал нашему народу в данной им Хартии, было бы самым пагубным позором в особенности для гражданина, а в целом для народа […]; следом за привязанностью к Королю, источник которой лежит в искренней благодарности, я отдал бы приоритет любви к Конституционному закону, и это чувство не было бы ни менее искренним, ни менее прочным, чем первое». «Конституционный поляк» подчеркивал, что «без этой Хартии нет спасения для дела отчизны», «в ней, – писал он, – я с удовлетворением усматриваю конец позора несчастной Польши, а в могуществе Короля и братского для нас народа вижу средство нашего освобождения»²¹

.