Польский крест советской контрразведки

Как нельзя кстати в Особый отдел ВЧК от коллег с Западного фронта поступила информация о серьезных подозрениях в шпионаже в отношении Марии Пиотух — жительницы одного из крупных железнодорожных узлов на западном направлении — г. Орши. Ее разработку по заданию чекистов вел один из лучших агентов ОО ЗФ врач «Шатловский». Он же помог сотрудникам Особого отдела раскрыть несколько контрреволюционных групп в Смоленске и зарекомендовал себя только с лучшей стороны. Ко времени командировки в Оршу «Шатловский» уже фактически являлся секретным уполномоченным ОО ЗФ, поэтому Апетер выдал ему соответствующий мандат, дававший право вести разработку подозрительных лиц и даже решать вопрос об их аресте. В Орше агент под благовидным предлогом вошел в контакт с М. Пиотух, сумел расположить ее к себе и даже стал квартировать в ее доме. В итоге «Шатловский» выяснил, что она является содержательницей явочной квартиры польской разведки и занимается шпионажем. В конце апреля 1920 г. в квартире Пиотух наш агент встретился с капитаном польской разведки С.И. Левандовским, который, как оказалось, недавно перешел линию фронта и должен был далее ехать в Москву на связь с резидентом. К сожалению, он смог это сделать, уйдя от наружного наблюдения оршанских чекистов. Но в отчете «Шатловского» уже фигурировала услышанная от Левандовского фамилия московского резидента[254]

. Правда, произнесена она была невнятно, что усложнило его поиск в столице. Из-за ошибки агента произошла его расконспирация перед Пиотух.

Резидент польской разведки в Смоленске, которому подчинялась и организация в Орше, узнав, что стоит на грани провала, дал указание Пиотух и другим разведчикам скрыться. Некоторых выявленных «Шатловским» лиц все же удалось арестовать, но они знали очень мало. По указанию особоуполномоченного ОО ВЧК А.Х. Артузова начальник контрразведки Западного фронта 4 июня направил своего агента в Москву со всеми собранными материалами. Как выяснилось позднее, Пиотух к этому времени уже приехала в столицу и связалась с резидентом. Он тоже решил перейти на нелегальное положение, чтобы избежать ареста[255]

. Для розыска резидента польской разведки была создана специальная оперативная группа. Возглавил ее Артузов. Кроме него в группу вошли Р.А. Пиляр, Л.Н. Захаров-Мейер, Ф.Я. Карин Я.Ф. Родованский и некоторые другие сотрудники Особого отдела ВЧК. К ним подключили и «Шатловского». Именно он после многих встреч со своими знакомыми поляками в Москве выяснил, что в семье доктора Плиевского бывает поручик Добржинский, проходящий службу в одной из расквартированных в городе частей Красной армии. Эта фамилия практически совпала с той, которую услышал «Шатловский» от Левандовского в Орше. Поиски резидента вошли в завершающую стадию.

В середине июня сотрудники Особого отдела ВЧК получили от других источников информацию о местонахождении Левандовского и 21-го числа арестовали его. На допросе у Артузова подследственный полностью признался в принадлежности к ПОВ и работе на польскую разведку. Он назвал и главного резидента — поручика Игнатия Игнатьевича Добржинского.

Прервав на время изложение операции по вскрытию и ликвидации главной польской резидентуры в Советской России, уместно привести некоторую информацию об этом человеке. Первую статью о нем я подготовил еще в начале 1990-х гг. и назвал ее «Свой или чужой?». Именно так ставился вопрос при обсуждении роли Игнатия Сосновского (псевдоним Добржинского после поступления на службу в ВЧК) некоторыми исследователями истории органов госбезопасности на соответствующей кафедре Академии ФСБ России. Уже тогда я высказал свое убеждение (которого придерживаюсь и сейчас) в том, что было серьезной ошибкой Ф.Э. Дзержинского и А.Х. Артузова принять его на штатную работу в Особый отдел ВЧК. В истории спецслужб нет другого примера, когда главного резидента разведки враждебного государства, разоблаченного и перевербованного, зачисляют официальным сотрудником контрразведки, представляют к награждению орденом и далее обеспечивают продвижение по служебной лестнице. Более того, согласившись раскрыть некоторых еще не задержанных своих помощников и агентов, Добржинский выдвинул условие председателю ВЧК — не применять в их отношении репрессий и обеспечить им возможность возвращения в Польшу. Как ни странно, но Дзержинский согласился и исполнил свое обещание. И это происходило в разгар советско-польской войны! В последующем Артузов объяснял такое отношение к Добржинскому тем, что он был идейным социалистом и руководил восстанием рабочих против немецких оккупантов в Польше в 1918 г. Якобы в ходе длительных бесед с Дзержинским и видным польским коммунистом Мархлевским удалось убедить подследственного в правоте большевистских идей и необходимости бороться за их реализацию на практике. Получается, что всего за несколько дней Добржинского из идейного пилсудчика перековали в адепта РКП(б).